Благословенно воинство (Мученичество в жизни церкви). Книга 1. Оптинский новомученик иеромонах Василий

Посвящается монахам, убиенным на Пасху 1993 года

Святые люди ходят по земле,
Но, грешные, мы их не замечаем.
Как изумруды в молодой траве,
Блеснут на солнце ярко, но печально.
Святые люди ходят по земле,
Не зная наслаждений, пищи вкусной,
Вода и хлеб порой, а в голове
Всегда молитва: "Господи, Иисусе..."
Святые люди на земле живут,
Как Божьи лучики среди людей сияют,
Незримым кажется молитвенный их труд,
Но сколько радости они в нас пробуждают!
Святые люди жили на земле,
Кровавый меч безжалостно точился.
Растерзаны тела их на траве,
Пасхальный звон набатом вдруг забился.
Россия Православная, проснись!
Стряхни с себя слои заморской пыли.
Ножи на веру нашу занеслись,
Монахов светлых, братиков убили!
Святые люди в небеса ушли,
Дрожите духи злобы – вы безсильны,
Ведь Царство Божие приблизить к нам смогли...
Святые Феропонт, Трофим, отец Василий!

     Впервые книгу Нины Павловой «Пасха красная» я прочитала в 2009 году. Книга произвела на меня неизгладимое впечатление. Позже я приобрела и себе такую же и перечитывала вновь и вновь, каждый раз – со слезами. А ещё несколько подарила знакомым, чтобы они тоже могли узнать имена, дотоле неизвестные: иеромонах Василий, иноки Трофим и Ферапонт.
После прочтения очень захотелось побывать в Оптиной, чтобы припасть к могилам этих монахов, верных Христу и Его заповедям до самой смерти.
По милости Божией моё желание сбылось в 2010 году.
   Оптина – корабль православия, Божией молитвы паруса
   Поминают мучеников братия, и они всех нас на небесах
   Звон Пасхальный прерван вражьей силой, завершили свой земной поход
   Воины Христа – отец Василий, иноки Трофим и Ферапонт.
В первый день пребывания в Оптиной я не смогла попасть в часовню, возведённую над святыми могилами, т.к. она была закрыта, поэтому я рыдала у стен её. А на следующий день рыдания продолжились внутри часовни. Я долго не могла уйти от могилок, которым приехала поклониться.

     Вот они эти могилки. Когда я увидела эти фотографии, мне очень захотелось вновь вместе с вами вспомнить о жизни и смерти оптинских новомучеников.

Иеромонах Василий (в миру Игорь Иванович Росляков) родился в Москве 10/23 декабря 1960 года. Отец его, Иван Фёдорович Росляков, был человек военный. В годы Великой Отечественной войны он храбро сражался на Северном флоте, а затем продолжил службу в правоохранительных органах. Мать Игоря, Анна Михайловна, работала ткачихой на московской фабрике.
Рождение сына в семье Росляковых было долгожданной радостью, так как Ивану Фёдоровичу в то время исполнилось уже 43 года, а Анне Михайловне – 40. Вскоре после рождения мальчика счастливые родители крестили своего горячо любимого сына и нарекли его Игорем – в честь благоверного Великого князя Игоря Черниговского.
Семья Росляковых жила в Москве, в небольшой квартире пятиэтажного дома. Игорь рос очень добрым, смышлёным и самостоятельным ребёнком. Перед началом учёбы в школе мама дала ему вешалку, показала место для школьного костюмчика и сказала: «Вот сюда, сынок, будешь вешать свою одежду». И Игорь сам, без всяких напоминаний, вешал костюм на своё место.

Учёба шла прекрасно. Память была просто великолепная. Он внимательно слушал то, о чём говорилось на уроках, а на следующий день с лёгкостью повторял сказанное и получал хорошие отметки.
Примерно с девяти лет Игорь начал серьёзно заниматься плаванием. До этого он очень боялся воды, но всё же поборол страх, сам пошёл и записался в секцию по водному поло. Хотя телесное упражнение мало полезно (1 Тим. 4, 8), – говорит апостол Павел, но Премудрость Божия устрояет так, что часто недуховные занятия Всемилостивый Господь обращает ко спасению души. Вот и Святитель Василий Великий ещё в юности, до принятия крещения, настолько увлечён был светскими науками, что часто, сидя за книгами, даже забывал о необходимости принимать пищу. Но когда его любящая истину душа познала Единого и Всемогущего Бога, то приобретённый навык послужил к укреплению в монашеских подвигах. Так и Игорь, принимая участие в соревнованиях, становился мужественным, смелым, решительным. Стремление к победе порождало серьёзность и целенаправленность. Все эти качества постепенно возрастали и укреплялись в душе будущего монаха, чтобы непостижимым Промыслом Божиим приготовить её к подвигу и украсить мученическим венцом.
В те годы богоборческая власть стремилась уничтожить Православие и подменить его истинную суть. Разрушались прекрасные храмы, а на их месте строились клубы и кинотеатры. Детям внушали, что все верующие – тёмные, безграмотные, душевнобольные люди. Всячески распространяя клевету и ложные представления о Церкви Христовой, враг спасения рода человеческого сеял неверие и бездуховность в сердцах русских людей.
Ещё в молодости, обманутый на первый взгляд правдоподобными идеями марксизма, отец Игоря, Иван Фёдорович, вступил в партию, но впоследствии, столкнувшись с лицемерием, ложью и коварством этой хитросплетённой веры в так называемое «светлое будущее», пошёл в райком и сдал свой партбилет. Там его долго уговаривали, убеждали и даже угрожали. «Подумайте о сыне, – говорили ему, – ведь это может отразиться на его дальнейшей судьбе». Но Иван Фёдорович твёрдо ответил: «Сын мой сам свою дорогу найдёт», – а двенадцатилетнему Игорю на его расспросы сказал: «Нельзя мириться с обманом, сынок».
Не станем пересказывать все те трудности, с которыми пришлось столкнуться Ивану Фёдоровичу; лишь отметим, что мужество, искренность, простота, правдолюбие и сердечная доброта его, без сомнения, были плодами того православного воспитания, которое он получил от своих благочестивых родителей. При себе он всегда носил маленькую иконку Пресвятой Богородицы, помнил наизусть молитву «Отче наш» и 90-й псалом «Живый в помощи Вышняго», который не раз спасал его на фронте от неминуемой смерти.
Не станем скрывать от боголюбивого читателя того, что может принести пользу душе, и не умолчим о том, что Игорь, проводя жизнь в безбожном обществе, в детские и ранние юношеские годы не имел веры в Бога. Бывало даже так: наученный в школе безбожию, он отказывался от вкушения крашеных яиц, которые по православному обычаю красила на праздник Пасхи его милая мама, Анна Михайловна. Но как не тотчас обрёл покаяние мытарь и не сразу обратился ко Христу апостол Павел, так и юная душа будущего мученика Христова не от утробы матери прияла непоколебимую веру, хотя доброе зёрнышко её Господь наш Иисус Христос незримо посеял в сердце своего верного избранника ещё от младенчества.

Иван Фёдорович редко отказывал любимому сыну в каких-либо просьбах. Однажды Игорь попросил отца купить ему магнитофон. И вот, как-то придя домой из школы, он увидел на своём столе небольшой магнитофон «Комета» – подарок ко дню рождения. Но недолго звучала музыка в квартире Росляковых: через месяц… Игорь подарил магнитофон своему школьному другу, который мечтал иметь его, но родители были не в состоянии выполнить это желание. Юное сердце, исполненное любви и милосердия, пожелало поделиться радостью со своим другом и легко оставило дорогую вещь ради любви к ближнему. А когда Игорь очень захотел научиться играть на гитаре, родители не стали возражать, поднакопили денег и купили хороший инструмент. Но недолго звучала и гитара в доме Росляковых: поиграв немного, будущий монах, не задумываясь, подарил и её.
В ту пору вошли в моду джинсы. Игорю особенно нравились джинсы с заклепками и металлическими застёжками. Он стал просить родителей, чтобы купили и ему такие. Но стоили они не дёшево. Мама, удивляясь, спрашивала: «Что же это за брюки, и почему они так дорого стоят? Пойдём, сынок, я посмотрю. Если хорошие, то, так и быть, купим». Придя в магазин, Анна Михайловна взглянула на прилавок и развела руками: «Вот так джинсы, – с удивлением сказала она, – и за эти страшненькие серенькие брючки платить такие большие деньги? Нет, сынок, обойдёшься и без них». Безропотно принял Игорь решение матери, и даже почти позабыл про своё желание, но вскоре получил от неё разрешение купить «серенькие брючки» за границей, ибо там они стоили намного дешевле. И вот, после очередной спортивной поездки, он привёз желанные джинсы. Надев голубую футболку, которая так подходила по цвету к новым «брючкам», Игорь отправился в школу. Но учительница сразу же отправила «модника» домой переодеваться в школьный костюм.
С раннего возраста интересовался Игорь различными «чудесами» науки. У него была толстая тетрадка, в которую он записывал всякие открытия, необычные случаи, странные катастрофы, – словом всё, что было ему интересно. Отчасти и это побудило его впоследствии поступить на факультет журналистики Московского государственного университета.

По ночам Игорь любил сидеть в своей комнате за чаем – «по-купечески», как он говорил, и любоваться мерцанием звёзд на ночном небе. Его открытая душа трепетала, восхищаясь величием вселенной, не имеющей, как ему казалось, ни начала, ни конца. Сердце внимало молчанию ночи, исполняясь необычайным восторгом. В такие минуты Игорь брал в руки карандаш и писал стихи. Так, наблюдая окружающий мир, ту премудрость, с которой он сотворён, и поражаясь чудом творения Божия, Игорь понял, что у каждой вещи есть творец. «Ибо если временное таково, то каково же Вечное? И если видимое так прекрасно, то каково Невидимое? Если величие неба превосходит меру человеческого разумения, то какой ум возможет исследовать природу Присносущего?» Но Кто же Он, сотворивший такое великолепие? Кто Он, установивший порядок во вселенной? Кто Он, давший человеку закон духовный и совесть, так мучительно жгущую за грехи?
Однажды утром Игорь услышал, что за окном духовой оркестр играет траурный марш: кого-то хоронят. Он выглянул в окно и увидел людей, несущих на руках гроб. За гробом шли близкие умершего. В чью-то семью пришло горе. Игорь задумался о тайне жизни и смерти, о том, что ожидает человека там, за гробом. Его пытливый ум не мог согласиться с идеей о полном исчезновении человека, о которой он читал в школьных учебниках.
Благодать Божия, незримо спасающая и подающая душам мир и радость духовную, попускает человеку внешние скорби, и это необходимо, потому что скорби не позволяют душе зачерстветь и охладеть. Они научают состраданию и порождают смирение, без которого всё теряет свой смысл. Благо мне, яко смирил мя еси (Пс. 118, 71), – говорит пророк Давид. И нередко бывает, что человек, не имевший веры в Бога, посредством смирения, через терпение скорбей, обретает её.
Когда Игорю шел 19-й год, внезапно умер отец. Смерть эта была настолько неожиданной, что глубоко потрясла юную душу. Он сразу возмужал, стал молчаливым и задумчивым. Вскоре после смерти отца Игорю приснился страшный сон. Проснувшись в холодном поту, он включил свет в своей комнате, разбудил мать, и потом долго не мог успокоиться. Но о том, что именно приснилось ему в ту ночь, так никому и не рассказал.
Может быть, Господь известил его о муках, которые уготованы грешникам после смерти, а может быть, его ещё неокрепшая душа увидела день своей мученической кончины в то Пасхальное утро 1993 года.
          Покажи мне, Владыка, кончину мою,
          Приоткрой и число уготованных дней,
          Может, я устрашусь оттого, что живу,
          И никто не осилит боязни моей.
          Приоткрой, и потом от меня отойди,
          Чтобы в скорби земной возмужала душа,
          Чтобы я укрепился на крестном пути
          Прежде чем отойду, и не будет меня.
Игорь взрослел. Для него, как и для всякого приходящего в совершенный возраст человека, мир открывался по-иному. Прошла беззаботная детская мечтательность, а на её место заступила суровая действительность. Ненасытный мир с его безбожным лукавством, алчностью и корыстью, который, по слову Апостола, весь лежит во зле (1 Ин. 5, 19), всё чаще открывал пред юношей своё настоящее лицо.
Мало-помалу, посредством различных скорбей и искушений, даёт Бог человеку познать, что жизнь наша есть пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий (Иак. 4, 14). И если человек проводил её в наслаждениях греховных, предаваясь беззаконию и нечистоте, то душа его исполнится зловонной испарины и будет вечно пребывать в смраде своих страстей, жегомая мучительным огнём. Напротив, душа праведная, как благоухание кадильного дыма, приносимого в жертву Единому Всемогущему Богу, обрящет вечную радость и веселие райское.
По окончании школы Игорь выступал на соревнованиях за команду автозавода. Позже, поступив на факультет журналистики, стал играть за университетскую команду. Учась в университете, Игорь очень скоро понял, что журналистом работать не сможет: писать лживые статьи он не хотел, а бороться в одиночку с закостенелой неправдой не видел смысла. Единственным утешением для души в то время по-прежнему оставалось ночное созерцание таинственных звёзд, которое сопровождалось рождением новых стихов-размышлений.
Бывало так, что ранней весной Игорь открывал окно и с наслаждением вдыхал свежую ночную прохладу. Последний весенний снег искрящимися снежинками падал на пол, и на подоконнике вырастали тонкие хрустальные сосульки. Удивительное небесное мерцание вызывало чувство умиротворения, и на душе становилось легко и спокойно. Воистину говорит пророк: Небеса поведают славу Божию (Пс. 18, 2). И для этого не нужно ни знание языков, потому как у неба один язык, известный каждой душе, ни музыкальной грамоты, так как песня небес звучит в каждом сердце стройной, незабываемой мелодией. И как тот, кто слышал прекрасное пение, дарующее душе неописуемую радость, вряд ли стал бы поносить певца, а наоборот, испытывал бы к нему добрые чувства, так и истинная любовь к творению незримо переходит на Творца.
Всякое время года имеет свою красоту. Но Игорю всё же ближе была осенняя пора. Она напоминала о том, что у каждой вещи есть не только начало, но и конец, и всё подлежит тлению, кроме души. Он уже начинал понимать, что тело христианина, подобно осеннему древу, на время умирает, чтобы воскреснуть райской весной для вечного лета. Иногда вечерами Игорь гулял по осеннему Кузьминскому парку, вороша листву, наслаждаясь красотой осенней природы и размышляя над её тайнами и загадками. В такие вечера он приходил домой особенно задумчивым. Заботливая мама, замечая его грусть, спрашивала: «Отчего ты сегодня какой-то невесёлый?» Но Игорь спешил уйти в свою комнату, стремясь побыть наедине со своими раздумьями. Он снова садился у окна, брал в руки карандаш и писал стихи. А когда становилось особенно грустно, начинал благодарить и славить в рифму всё благое. И – о, чудо! – от этого на душе становилось светло и легко. «Печаль века сего имеет человек оттого, что не благодарит Бога, – говорил он, будучи уже иеромонахом, – апостол Павел призывает нас благодарить за всё и радоваться, непрестанно взывая ко Господу покаянным сердцем».
Особенно любил Игорь прославлять «Россию избяную» – древнюю Святую Русь. О том, как дорога была ему Россия, свидетельствуют многие стихи, написанные им в то время искренне и от чистого сердца.
Иногда он уезжал куда-нибудь в деревню и там, несмотря на плохую погоду, подолгу гулял под дождем, а на вопрос, как он может столько времени проводить на улице в такое ненастье, с улыбкой отвечал: «Это моя погодка!» И действительно, это была «его погодка». Мокрые, опустевшие деревенские улицы, неповторимое благоухание и шелест осенней листвы под дождём доставляли душе его удивительное тихое чувство.
Однажды, будучи на соревнованиях в Голландии, Игорь познакомился с молодой переводчицей – голландкой. Они стали переписываться. Вскоре пришло время ехать на очередные соревнования в Канаду, но Игорь попал в список «невыездных». Ему предъявили обвинение в «шпионской связи с иностранными гражданами». Сильно переживал Игорь такую несправедливость, но это событие оказало большое влияние на его дальнейшую жизнь. Казалось бы, что тут хорошего? – Ложь и клевета. Но Премудрый Промысел Божий искусно устрояет всё ко спасению души. Преподаватель истории, прихожанка одного из московских храмов, обратила внимание на то, что Игорь чем-то расстроен. Она расспросила его и посоветовала обратиться к священнику.
И вот Игорь впервые переступил порог храма. А ведь часто так трудно бывает сделать этот первый шаг! Но когда человек с Божией помощью находит в себе силы прийти на первую исповедь, какое успокоение приобретает его душа! И чему можно уподобить сей покой? Где найти слова, чтобы описать его? Ибо где Бог – там и мир. Как умилительно бывает видеть людей, только что обратившихся к вере! Это оттого, что великое множество Ангелов пребывает в веселии о душе сей, и радость небесная, подобно благодатному огню, нисходит в верующее сердце. Душа без устали благодарит Бога и сладостно взывает: «Христос Воскресе!» и вся Церковь Небесная восклицает: «Воистину Воскресе!» Воистину Воскресе Христос в душе, проснувшейся от греховного сна и воскресшей для жизни вечной!
Возвращаясь домой из храма, Игорь летел, словно на крыльях. Ему казалось, что служба незримо продолжается. Безпечные птицы, усевшись на ветвях деревьев, допевают хвалительные стихиры. Зелёный парк, отличавшийся всегдашним гостеприимством, тихо напевает Великое Славословие. А белокрылый голубь, важно поднявшись на ступеньку, будто готовится произнести просительную ектенью.

Подобно тому, как человек в лютую стужу прячется под кров своего тёплого дома, так и душа, попав в беду, спешит под покров Божий. И если хоть раз посетит он Церковь, этот величественный корабль, уверенно идущий средь бури житейского моря, то уже не пожелает оставить испытанную им радость присутствия Божия.
Вскоре Игорь познакомился с иеромонахом Рафаилом, служившим тогда на приходе в городе Порхове Псковской губернии, который, наставляя будущего инока, оказал благотворное влияние на его дальнейший жизненный путь. Игорь очень полюбил этого священника и уже, будучи в монастыре, с благодарностью вспоминал о нём. Через отца Рафаила Бог посеял в душе будущего мученика семя любви, которое возросло и стало подобно древу, насажденному при исходищах вод, живительных вод Премудрости Божией, и взрастило плод, еже есть венец мученический, во время своё.
18 ноября 1988 года отец Рафаил погиб в автомобильной катастрофе, в 60-ти километрах от Новгорода. Отпевание пришлось на его день Ангела – Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных сил безплотных. «С момента получения известия о гибели [иеромонаха Рафаила]… до причащения была невероятная душевная скорбь, – писал Игорь, – а после причастия – спокойствие души, ощущение мира на сердце. Господь даёт понять об участи отца Рафаила. Он среди Ангельских чинов и непрестанно молится о нас».
На следующий день после гибели отца Рафаила Игорь написал стихотворение:
             Нашёл бы я тяжёлые слова
             О жизни, о холодности могилы,
             И речь моя была бы так горька,
             Что не сказал бы я и половины.
             Но хочется поплакать в тишине
             И выйти в мир со светлыми глазами.
             Кто молнией промчался по земле,
             Тот светом облечён под небесами.
Благодать Божия всё более и более укрепляла Игоря, указывая ему спасительный путь скорбей. «Чем больше любовь, - говорил он, – тем больше страданий душе; чем полнее любовь, тем полнее познание; чем горячее любовь, тем пламеннее молитва; чем совершеннее любовь, тем святее жизнь».
Однажды утром, перебирая ящик стола, Анна Михайловна вдруг обнаружила крестик. Крестильный крестик её сына. Знаменательно, что произошло это в Крестопоклонную неделю Великого Поста, и что именно в тот день на всенощном бдении был вынос креста. Игорь описал это событие в своем дневнике: «… Я надел тот крестик впервые после крещения, бывшего 27 лет назад. Явный знак Божий. Во-первых: указующий, может быть приблизительно, день моего крещения, – это радостно. Во-вторых: напоминающий слова Христовы: возьми крест свой и следуй за Мною – это пока тягостно… Воистину крестный день!». Тягостно ему было от осознания своей немощи, а радостно от познания всемогущества Божия. Ибо всё, что сеется в уничижении, восстаёт в славе; и всё, что сеется в немощи, восстаёт в силе (1 Кор. 15, 43), а сила Моя совершается в немощи (2 Кор. 12, 9), – говорит Господь.
Крестный путь будущего мученика Христова начинался так. Игорь усердно молился. Вначале он понуждал себя, но постепенно молитвенный труд превратился в великую радость. Словно невидимый огонёк воспылал в сердце, и неутолимой жаждой усталого путника, чающего хотя бы глоток воды, воспылала ревностью к молитвенному деланию его душа. Полюбилось ему читать святоотеческие книги. Теперь он строго соблюдал посты и часто посещал богослужения. Ему казалось, что и небо по ночам было уже не таким, как прежде. Глубина и величие Премудрости Божией всё более отворялись пред его молитвенным взором. Пред ним открывалась вечность – великая тайна Творца, давшего жизнь всему сущему.
«Душа неподвластна смерти, – рассуждал Игорь, познавая не только умом, но и сердцем близость Господа. – Ни дед, ни отец, никто другой из прежде отшедших от земной жизни людей не умерли. Они живы, ибо душа безсмертна». Такие размышления всё более и более укрепляли в сердце будущего монаха страх Господень, который есть истинная премудрость, и удаление от зла – разум. А страх Божий не терпит рассеянности ума. Он поселяется лишь в том сердце, которое непрестанно памятует о Боге и взывает о помиловании.
Чувство покаяния, сопровождаемое нередко обильными слезами, умиляет и умиротворяет душу, чтобы она познала и вкусила, яко благ Господь. Но затем бывает и умаление ревности. Подобно ухабам и огромным кочкам на пути спасения вырастают скорби – как внешние, так и внутренние. Иногда даже наступает состояние богооставленности. И всё это попускается Господом для того, чтобы человек прочувствовал, как плохо без Бога, чтобы возлюбил Его и прилепился к Нему всей душой своею, чтобы непрестанно искал Его и молился Ему день и ночь в покаянии и благодарении.
Многие друзья были удивлены перемене, происшедшей в Игоре. Кто с улыбкой крутил пальцем у виска, кто начинал с любопытством расспрашивать, а иные пытались убеждать в ненужности веры и религии.
Постепенно в команде привыкли к тому, что Игорь постится. Некоторые, правда, безпокоились, что он ослабеет и не сможет играть. Ведь когда соревнования приходились на Великий Пост, то Игорь вкушал только овсяную кашу с курагой, да гречневую крупу, размочив её предварительно в воде. Однажды кто-то из друзей просил его оставить пост, чтобы были силы для решающего матча, но Игорь, улыбаясь, ответил на это: «Главное, чтобы были силы духовные». И истинность этих слов он подтвердил своей решительной игрой.
После каждой игры, по вечерам, команда собиралась «отмечать» либо победу, либо поражение. Игорь иногда мог выпить немного виноградного вина, не упуская при этом случая рассказать какую-либо притчу о виноградной лозе, или о том, что не вино укоризненно, но пьянство. «Само же вино Господь заповедал применять в Великом Таинстве Евхаристии», – говорил он. Но если был постный день, то Игорь твердо соблюдал его, и друзья знали, что заставить Рослякова поступиться своей совестью просто невозможно. За это его уважали.
Летом всю команду отправляли отдыхать на море, но Игорю не по душе были эти земные утехи. Он поехал в Псковские Печеры, в древний мужской монастырь, где прожил в качестве паломника около месяца. Здесь впервые произошло его знакомство с монашеством, которое напоминало ему могучее воинство Ангельских сил.
И чем более душа его познавала Бога, тем более он утверждался в необходимости оставить спорт. Будучи к тому времени мастером спорта международного класса, Игорь понимал, что все эти турниры и состязания не могут принести пользы душе, ибо каждая игра сопряжена с множеством страстей. Горделивое желание быть победителем, некоторая неприязнь к сопернику, порою выливающаяся в гнев и злобу, сеет в душе смятение и не может даровать ей покоя. Чтобы утвердиться в своих суждениях, он обратился к архимандриту Иоанну Крестьянкину. Старец посоветовал ему оставить спорт и идти в монастырь. Однако мать была против. «Монастырь – дело хорошее, – говорила она, – но пусть туда идут другие». Сама Анна Михайловна не отрицала существования Бога, но и не желала поститься, посещать храмовые богослужения, и была очень недовольна тем, что сын её так «увлекается» религией. Это было для Игоря великой скорбью. Но через терпение скорбей в душе его рождался благодатный мир, который охранял сердце и ум от мятежных помыслов.
Игорь, где бы он ни был, никогда не стыдился осенять себя крестным знамением. Но делал это скромно, не на показ. Однажды, уже будучи иеромонахом, в одной из своих проповедей сказал: «Ложный стыд – это последствие грехопадения. Когда Адам согрешил, то он, увидев свою наготу, устыдился. Господь взывал к нему: «Адам, где еси?», но тот вместо того, чтобы принести покаяние, спрятался от Бога по ложному стыду. Теперь же, с пришествием Христа, сей срам разрушен, и мы имеем дерзновение взывать к Богу: «Господи, где еси?», независимо от того, где мы находимся, и в каком состоянии пребывает наша душа. Главное, чтобы было покаяние».
«Евангелие – это уста Христовы, – писал он. – Каждое слово Спасителя – это слово любви, смирения, кротости. Этот Дух смирения, которым говорит с нами Спаситель, не часто является нам, потому и Евангелие иногда непонятно, иногда не трогает нас. Но постигается, открывается Дух Евангелия Крестом Христовым. Если увидим, что где бы ни находился Христос, что бы он ни говорил, Он говорит это с Креста, тогда открывается нам Дух Евангелия, Дух смирения, кротости, безконечной любви Господа к нам, грешным».
Теперь по ночам, вместо стихов, из сердца Игоря возносилась пламенная молитва, которая сопровождалась множеством земных поклонов. Он, усердно призывая Господа, с любовью, растворённой благоговением, лобызал крест, повергался на лицо свое, потом вставал и долго воспевал псалмы. Затем снова, с горячностью, которую воспламеняла в душе его благодать, кланялся земно безчисленное количество раз. «Мы сейчас не можем нести тех подвигов, которые несли древние отцы, – скажет он позже, – но всё равно моё сердце на стороне того монашества. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр.13, 8). Нужно только положить доброе начало, а Он поможет и даст столько сил, сколько необходимо. У каждого свой крест, именно такой, какой он в силах понести, посему нам остаётся лишь прилагать усердие и благодарить Бога за всё».
Пасха! Великий и радостный день Воскресения Христова. Веселие райское, посещающее христиан однажды в год. Но для тех, кто проникается таинством Воскресения, она бывает каждодневно и даже непрерывно. Она приходит и исполняет сердца верных неописуемой радостью. Пасха – утешение верных сердец, призывающая к умиротворению и благодарению.
Первый раз в своей жизни Игорь встречал праздник Христова Воскресения в 1985 году в Свято-Никольском храме. Закончился Великий Пост, первый сознательный пост в его жизни. Накануне праздника дома, в своем любимом уголке, в котором теперь поселились иконы Спасителя и Божией Матери, он с усердием читал правило ко Причастию. Непонятное волнение не покидало душу. Очень хотелось, чтобы поскорее наступила Пасха, ведь он так ждал её.
И вот этот день пришел. Служба продолжалась всю ночь. Церковные свечки, эти усердные предстательницы, освещали храм, наполняя благодатью сердца верующих. А какое величественное зрелище представлял собою Пасхальный крестный ход! Воистину Ангелы пели на небесах Воскресение и Славу Христа Бога. До чего же знакомым показалось Игорю это Пасхальное торжество! Не то ли это небо, которое с детства видел он по ночам из окна своего дома? Не те ли это звёзды, которые ему говорили о великой мудрости Творца? Подобно звёздному небу, усыпанному множеством мерцающих огоньков, было это ночное шествие. Кто не знает сладости истинной молитвы, тот не слышал пения Ангелов. Ибо его нельзя услышать явно, оно отражается лишь в чистом сердце беззвучной мелодией неприступного Божественного Света.
Остановившись у дверей храма, все на мгновение затихли. И вот Настоятель громко провозгласил: «Христос Воскресе!» – «Воистину Воскресе!» – дружно ответили собравшиеся. Какая же неописуемая радость объяла всех! Подобно свежему тёплому ветру налетела она и сбросила с души все печали и скорби, горести и обиды. О, Пасха – веселие вечное, радость неземная! Игорь вдохновенно пел со всеми воскресный тропарь «Христос Воскресе из мертвых». Ему хотелось поделиться радостью Воскресения Христова с каждым человеком. Не раз приходилось ему испытывать радость, побеждая на соревнованиях, но сейчас было иное чувство. Это была радость победы веры и торжества любви Божией. Это было истинное воскресение души, которое в жизни сей есть ни что иное, как соединение её с Духом Святым.
Вдруг Игорь вспомнил, как однажды, когда он поздним вечером возвращался с тренировки домой, Господь напомнил ему о Страшном Суде. В вагоне метро было немноголюдно, и он, усевшись на скамейку, стал размышлять о вечности. Внезапно поезд резко затормозил и остановился. Свет погас, и наступила кромешная тьма. Страх охватил сердце. Надо сказать, что Игорь занимался довольно жестким видом спорта – во время игры нередко можно было получить от соперника сильный удар кулаком. Здесь-то и необходимы мужество и стойкость, чтобы не ответить ударом на удар и при этом, не струсив, продолжить игру, атакуя ворота соперника. Игорь был очень смел, так что часто игроки физически более сильные отступали пред его решительностью. Но тут было другое. Ему на мгновение почудилось, что свершилось Библейское пророчество о конце света. «Неужто и вправду пришло время Страшного Суда? – подумал Игорь, – ведь сказано, что придёт внезапно день тот, как тать ночью, и застанет врасплох всех, живущих на земле». Сердце от волнения забилось сильнее. «С чем приду к Тебе, Господи? – взывала встревоженная душа, – что я сделал на земле достойного оправдания и милости?» В памяти ярко вспыхнули картины прошлого. Все проступки, и малые, и большие, вдруг отчетливо напомнили о себе. Но тут что-то загудело, снова загорелся свет, и поезд тронулся.
Эту ночь Игорь провел без сна. Он размышлял о своей жизни и готовился к исповеди, записывая вспомнившиеся ему в эти минуты грехи. На глазах невольно появились слёзы. Это были слёзы радости обретённого покаяния и благодарности Богу за Его великое милосердие.

И вот теперь здесь, во время Пасхального богослужения, Игорь увидел духовными очами ту великую победу Христа над диаволом, то великое мужество, данное христианам, которое побуждает их сражаться с врагом спасения рода человеческого и побеждать. Побеждать не только подвигами, но и покаянием. Ибо человеку свойственно падать. И воин, сражаясь на поле брани, бывает побеждён и сильно ранен. Но если он, даже будучи многократно побеждаем, не отчаивается, а снова и снова вступает в бой, то увенчивается победой благодаря неотступности и мужеству. В духовной же брани покаяние чудесным образом залечивает раны и укрепляет душу, а также подаёт ей благодатную силу с радостью претерпевать все находящие скорби и побеждать козни врага.
«Не унывать призваны мы, христиане православные, – скажет позже в одной из проповедей иеромонах Василий, – но смотреть и видеть Господа, Который идёт впереди нас с вами и попирает Своими пречистыми стопами все те скорби, которые враг для нас уготовал. Эти скорби уже попраны Христом, они побеждены Им, и для нас уже есть возможность приобщиться к той победе, к той радости и к тому веселию, которое нам даровано Воскресением Христовым».
...После службы все разговлялись за праздничным столом. Игорь ликовал как ребёнок. Многие прихожане, ещё незнакомые с ним, приметили этого веселого, плечистого парня. «Из поста надобно выходить аккуратно, – шутил Игорь, – положите-ка мне еще парочку котлеток!». Его безобидные шутки были исполнены детской весёлости. Именно здесь, за восемь лет до мученической кончины, кто-то впервые спросил Игоря о его самом заветном желании, на что он, не задумываясь, ответил: «Хорошо бы умереть на Пасху, под колокольный звон». И Господь услышал его желание и сподобил Своего избранника Великого Торжества и Вечной Пасхальной радости. Но сколь трудный и тернистый путь предстояло ему ещё пройти, неся свой нелёгкий крест на Оптинскую голгофу!
Дождавшись очередного отпуска, Игорь отправился в Оптину Пустынь. Этот монастырь расположен в четырех верстах от древнего города Козельска, известного своим героическим противостоянием монголо-татарам в 1238 году. Семь недель не могли покорить город воины Батыя. Христианский подвиг любви очень правдиво отобразила древняя летопись. В ней говорится: «... Горожане сами о себе сотворше совет, яко не датися поганым, но и главы своя положити за веру христианскую...».
Мужественно сражались жители города Козельска, полагая души свои в неравном бою. По преданию, двухлетний князь Василька утонул в крови, никто из горожан не сдался в плен, а оставшиеся в живых, в том числе женщины и дети, сгорели в храме Успения Божией Матери, построенном некогда князем Юрием Долгоруким. На месте их погребения христиане окрестных сёл поставили каменный крест. Разъярённый же Батый прозвал город Козельск злым городом. Он приказал сравнять его с землёй и распахать. Впоследствии город был восстановлен, но сведений о том, существовал ли уже монастырь в период нашествия Батыя, не сохранилось. Есть предположение, что монастырь возник в XV веке, и основан покаявшимся разбойником Оптой. Иные же относят начало обители ко временам преподобного Кукши, просветителя вятичей.
Узнав о возрождении Оптиной Пустыни, Игорь загорелся желанием там побывать. Он читал, что этот монастырь посещали Ф. М. Достоевский, Н. В. Гоголь, К. Леонтьев, В. Соловьев, С. А. Нилус, братья Киреевские и многие другие, что особенного расцвета достиг монастырь при Оптинских старцах, известных своей прозорливостью и духовной мудростью.
Со всего света стекались богомольцы к живоносному источнику духовной благодати, получая врачевство для души и тела. Четырнадцать всероссийски прославленных святых составляют Собор преподобных старцев Оптинских. «О, созвездие небосвода иноческого, – писал Игорь впоследствии в своём дневнике, – о, дивная стая орлиная; многосвещное паникадило храма Богородицы; истинная гроздь винограда Христова – тако речем вам, отцы преподобнии, тако именуем и славим собор святых Оптинских».
Первым был прославлен в год тысячелетия Крещения Руси преподобный Оптинский старец иеросхимонах Амвросий (Гренков). Вскоре после его прославления Игорь и приехал в монастырь.
«Радуйся, земля Оптинская... – напишет он позже, – Ангелами место возлюбленное... Велия слава твоя! Красуйся, благословенная, и ликуй, яко Господь с тобою!» Возрождение Оптиной он сравнивает с воскресшим четырехдневным Лазарем, который был мёртв, но ожил, был подвержен тлению, но восстал для проповеди Христовой. Подобно ему был подвержен разрушению и монастырь, но ныне воскрес для спасения многих душ.
Игорь так полюбил Оптину, что даже не хотел возвращаться домой, но, не желая поступать по своей воле, обратился к одному из священников и тот посоветовал ему всё же съездить в Москву, чтобы успокоить мать и рассчитаться с мирскими делами.
Дома Игорь объявил маме, что собирается оставить спорт и уехать в монастырь поработать. Анна Михайловна подумала, что он устраивается в монастырь журналистом, и не стала возражать. Игорь же решил поработать Господу и, если это будет Ему угодно, принять монашество.
Вскоре после этого он снова приехал в Оптину Пустынь. Устроилось так, что его поселили в хибарке старца Амвросия, на той половине, где когда-то жил сам Старец. Проходя монастырские послушания, Игорь разгружал кирпичи, убирал мусор, трудился в иконной лавке, читал в храме Псалтирь, иногда дежурил на вахте, у монастырских ворот. Много приходилось полагать трудов смирения и терпения, но будущий монах не скорбел, а радовался, часто повторяя: «Мне должно трудить себя за грехи своя».
29 апреля 1989 года, в Страстную Субботу, Игоря приняли в братию. «Милость Божия дается даром, – писал он в своём дневнике, – но мы должны принести Господу всё, что имеем».
Послушник Игорь без всякой обиды и ропота переносил замечания и упреки. Он всегда был сосредоточен на покаянном размышлении и богомыслии, вспоминая страдания Христовы. «Взять крест и пойти за Христом означает готовность принять смерть за Него и пострадать, – говорил Игорь, – а кто имеет желание умереть за Христа, тот едва ли огорчится, видя труды и скорби, поношения и оскорбления».
Как-то раз приехала Анна Михайловна со своей родственницей навестить сына. При встрече с Игорем она сильно огорчилась: его было не узнать, – из крепкого и упитанного парня он превратился в худого, измождённого постом и трудами послушника. Игорь встретил их у ворот в старой потрепанной рабочей одежонке и проводил на ночлег в монастырскую Пафнутьевскую башню. Анна Михайловна никак не могла успокоиться. Она долго уговаривала Игоря оставить монастырь и уехать домой. Но он твёрдо решил стать монахом и, памятуя слова Спасителя: никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадёжен для Царствия Божия (Лк. 9, 62), ответил отказом.
Расстроенная Анна Михайловна стала доставать из сумки продукты, которые привезла. Среди них была и колбаса. Она не знала, что монахи не едят мяса, а Игорь, жалея её, скрывал, что уже давно не вкушал ничего мясного. Увидев колбасу, он улыбнулся, закрыл пальцами нос и прогундосил: «Ну, вот, теперь ещё и колбасой развонялись!». Анна Михайловна невольно рассмеялась.
В простоте сердца принимал Игорь упрёки матери и горячо молился за неё. И Господь не оставил без внимания его искренних молитв: через шесть лет после мученической кончины сына Анна Михайловна приняла монашеский постриг с именем Василиссы.
Радостное для Оптиной Пустыни событие произошло 16 июля 1989 года: в селе Холмищи Тульской губернии были обретены святые мощи преподобного Оптинского старца Нектария. Около шести часов вечера торжественная процессия приблизилась к монастырским воротам. Игорь тогда дежурил на центральной вахте и присутствовал при этом. «Мы встретили честные останки отца Нектария, – записал он в своём дневнике, – переложили их в гроб и перенесли в храм. Была отслужена Великая Панихида. Мощи обнесли вокруг храма. Вечер был необыкновенный. Прозрачный, тихий, лучезарный. В душе появилось ощущение Оптиной такой, какой она была раньше, при старцах. Святость наполнила воздух. Было видно, как она хранит силою своею мир и вся, яже в нём. В храме пели Вечную Память, и у ворот, где я дежурил, было слышно...».
Когда-то, наставляя своих духовных чад, старец Нектарий говорил: «В мире прошло число шесть и наступает число семь. Наступает век молчания... Наступает время молитв». И велел заучить наизусть составленную им молитву: «Господи, Иисусе Христе! Сыне Божий! Грядый судити живых и мертвых, помилуй нас грешных, прости грехопадения всей нашей жизни, и имиже веси судьбами сокрый нас от лица антихриста в сокровенной пустыне спасения Твоего». Эта молитва, да и само житие Преподобного были созвучны душе послушника Игоря.
В древнем Патерике есть поучение одного старца, который сказал: «Или беги, удаляясь от людей, или шути с миром, делая из себя юродивого». Так поступал и старец Нектарий. Он всегда старался пребывать в своей келлии, а когда это не удавалось, то начинал немного юродствовать. Порой он надевал цветные кофты, носил платки на голове, иногда на одной ноге у него был валенок, а на другой туфля. Всё это делал Старец для того, чтобы приучить себя не внимать мнению мира. Ибо мнение мира порождает человекоугодие. «Душа не может примириться с миром и утешается лишь молитвою», – говорил Преподобный.
Для Игоря утешением стала молитва Иисусова. Он постоянно упражнялся в ней, возгревая в душе своей покаянное чувство. «Иисусова молитва – это исповедь, – писал он, – непрестанная Иисусова молитва – это непрестанная исповедь».
Как и преподобный Нектарий, он очень любил свою келлию и старался по возможности всегда пребывать в ней, оставляя её лишь ради послушания и посещения храма. Кто-то из братьев подметил, что ему бы надо в ту Оптину, которая была сто лет назад, при старцах. В той Оптиной монахи тогда пред Богом на цыпочках ходили. «И нам надобно ходить узкими Христовыми тропинками», – говорил Игорь. Став монахом, он носил старую рясу с заплатами на спине. На ногах – огромного размера кирзовые сапоги, которые ему были велики. Когда он шёл, то слышалось шарканье и грохот.
Иногда Игорь шутил, но шутки его были только внешние. Как-то раз, будучи иеромонахом, он служил Литургию в храме преподобного Илариона Великого. Там в алтаре на стене висели часы. Ранее здесь почти всегда служил один молодой иеромонах, впоследствии ушедший из Оптиной. Он приучил пономарей перед Литургией выносить из алтаря часы, дабы своим тиканьем они не отвлекали его от молитвы. Поэтому когда пришёл служить отец Василий, его спросили:
– Батюшка, часы унести?
Отец Василий недоумённо пожал плечами и спросил:
– А зачем?
– Чтобы не мешали молиться. Отец Андрей (имя изменено) всегда благословлял уносить их на время службы.
Батюшка улыбнулся и с любовью сказал:
– Ну, отец Андрей! Отец Андрей – «старец», у него молитва. А у меня одни только грехи.
Так шутки его были направлены на уничижение себя и в то же время раскрывали козни лукавого, давая возможность и другим увидеть его коварные сети. И преподобный Нектарий смиренно говорил о себе: «Я – мравий, ползаю по земле и вижу все выбоины и ямы, а братия очень высоко, до облаков подымается».
Старец Нектарий предсказывал, что после гонений Россия воспрянет и материально будет небогата, но духовно окрепнет, и в Оптиной будет ещё семь столпов, семь светильников. Беседуя о нынешней жизни обители, будущий отец Василий как-то сказал: «Внутренняя жизнь Оптиной – это тайна или таинство. Ведь наша Церковь содержит семь Таинств, и на этих Таинствах зиждется всё.
Допустим, всякое Таинство имеет какую-то внешнюю окраску: совершаются молитвы, производятся какие-то действия, но в это время в Таинстве действует Сам Христос, невидимо и незримо. Именно Его благодатью и совершается само Таинство. Такова внешняя и внутренняя жизнь Оптиной. Вот вы внешнюю жизнь видите, а внутреннюю рассказать нельзя. Внутренняя жизнь Оптиной Пустыни – Сам Христос. Только если мы приобщаемся к Богу, мы можем понять эту внутреннюю жизнь, а по-иному она нам никак не откроется. Аз есмь Дверь, – Господь говорит, – аще Мною кто внидет и изыдет, и пажить обрящет. Вот эта дверь к внутренней духовной жизни Оптиной – Христос».
После Пасхи Игоря переселили из старческой скитской хибарки в монастырский братский корпус. А вскоре ему было поручено послушание летописца. Перечитывая материалы, собранные к канонизации преподобных Оптинских старцев, послушник Игорь с умилением сердечным вспоминал слова, сказанные преподобным Нектарием, и тот чудесный вечер, когда в монастыре встречали его святые мощи.
У Игоря был необыкновенный дар слова, благодаря чему он мог просто и проникновенно описывать не только совершавшиеся события, но и внутреннее состояние души. «Порою, когда стою в храме, – писал он, – душу охватывает ощущение присутствия Божия. Тогда уже не иконы окружают меня, но сами святые. Сошедшиеся на службу, они наполнили храм, отовсюду испытующе поглядывая на меня. Незачем отводить глаза от их ликов, прятаться в тёмном уголке церкви. Угодники Божии смотрят не на лице моё, а только на сердце. А куда спрятаться сердцу моему? Так и стою я в рубище безпомощности и недостоинства своего пред их всевидящими очами. Скверные мысли мои, страшась святых взоров, куда-то скрываются и перестают терзать меня. Сердце, воспламеняясь огнём собственной порочности, разгорается огнём сокрушения, тело как бы цепенеет, и во всём существе своём, в самых кончиках пальцев, начинаю ощущать своё недостоинство и неправду.
Взгляды святых обладают непостижимым всеведением. Для них нет в душе моей ничего тайного, всё доступно им, всё открыто. Как неуютно становится от мысли, что кому-то о тебе всё известно! Как страшно сознавать, что некуда спрятать себя, что даже тело не может утаить сокровенных мыслей и чувств. Это сознание лишает душу безпечного равновесия: нечестие и пороки перевешивают собственные оправдания и непонятная тяжесть наваливается на сердце. Как бы от внезапной боли и тревоги просыпается душа и осознаёт, что не может помочь сама себе, и никто из людей не в силах помочь ей. Криком новорожденного она вскрикивает: Господи, помилуй, не оставь меня. Всё забыто, всё исчезло, осталась только просьба, мольба всего моего существа, души, ума, сердца, тела: Господи, прости и помилуй! Немеет ум мой, сердце сжимается, а глаза наполняются слезами покаяния».
Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, – взывает Господь, – и Я упокою вас (Мф. 11, 28). Придите и покайтесь. Ибо знает Бог, что человек немощен, Он и прощает, и утешает, и дарует слёзы умиления и покой сердечный всем, смиренным сердцем. «От грешников первый есмь аз, – таким признавал себя и писал об этом в своём дневнике послушник Игорь, – [надо] умолять Господа о грехах своих и людских». А далее объясняет ясно и просто, как должно умолять Бога: «Милости просить». И не праздно просить, проводя время в нерадении и лености, но еще присовокупляет, что необходимо себя распинать, то есть понуждать к молитвенному подвигу и тем самым в жертву приносить. В жертву живую и непорочную, которая есть сердце сокрушенно и смиренно. И хотя «страсти, похоти, нечистые помыслы терзают душу, но терпеть надо и совершать дело благочестия, исполняя заповеди Христовы».
Смиряя и уничижая плоть свою, Игорь искал и просил у Господа ведения своих грехов более, нежели каких-либо иных благодатных даров. Всё же происходящее доброе он относил ко благодати и великому милосердию Божию, считая себя немощным и самым скверным.
Он видел, что самомнение ничто иное, как мерзость пред Богом и что оно некогда низринуло из рая первых людей, ибо тогда, услышав слова: будете, как боги (Быт. 3, 5), они предались суетной этой надежде. «Дух же Святый дышит, где хочет, – говорил Игорь, – Он научает исполнять волю Божию и руководит на всякую истину, приводя нас к покаянию».
Случалось, что, когда он слышал слово Божие на службе или читал его в келлии, у него на глазах появлялись слёзы. Он старался сдержать их, чтобы никто не видел, и с верою сердечною молил Бога ниспослать Духа Святаго, согласно воле Своей Святой. «Духом Святым мы познаём Бога, – писал он, будучи уже иеромонахом. – Это новый, неведомый нам орган, данный нам Господом для познания Его любви и Его благости. Это какое-то новое око, новое ухо для видения невиданного и для услышания неслыханного. Это как если бы дали тебе крылья и сказали: «А теперь ты можешь летать по всей вселенной. Дух Святый – это крылья души».
Два ангельских крыла – покаяние и смирение – пронесли будущего мученика Христова через всю его земную жизнь. До конца дней своих взывал отец Василий со слезами на глазах: «Милосердый Господи! Да будет воля Твоя, хотящая всем спастись и в разум истины прийти. Спаси и помилуй раба Твоего. Прими сие желание мое как вопль любви, заповеданной Тобою». Так просил он у Бога милости, непрестанно облекая себя в нищету духовную, которая есть блаженство пред Господом.
Однажды в Рождественский сочельник, когда отец Василий канонаршил стихиры, в храме неожиданно погас свет. Служба продолжалась в темноте и лишь лампады освещали лики святых икон. Отцу Василию подали свечу и с удивлением заметили, что глаза, лицо и даже борода его были мокрыми от слёз. Обычно Батюшка всегда старался не показывать слёз и всячески сдерживал их, а тут не смог удержаться.
«От грехопадений моих бегу не в затвор, – говорил он, – и не в пустыню, а в самоукорение и исповедание грехов моих». Душа его иногда открывала себя ближним, и тогда можно было увидеть, что от великой духовной радости она уподобляется незлобивому младенцу и уже не знает, что такое осуждение. Она на всех взирала чистым оком и радовалась о всём мире, и всемерно желала любить и монахов, и мирян, и грешников, и врагов, без всякого лицеприятия. Подобно тому, как и Господь посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5, 45).
В проповеди, произнесенной на Евангелие об исцелении бесноватого в гадаринской стране, отец Василий говорил: «Свиньи – это наши страсти, которые мы лелеем, кормим и поим, влекомые их похотью. И когда приходит беда, как некогда пришла она к жителям страны гадаринской в виде бесноватого, наводившего ужас на них, тогда только мы взываем к Богу о помощи. Щедрый же Господь оказывает нам Свою любовь и подаёт благодать Свою спасительную. А мы, улучив милость от Бога, снова обращаемся ко греху. И никак не хотим расстаться со своими свиньями-страстями, и малодушно просим Господа отойти от нас. Просим отойти, дабы нам ещё погрешить, говоря в душе своей: Господи, я буду жить по заповедям, но только не сейчас!»
В то же время он предостерегал от неправильного покаяния, – такого, когда человек от чрезмерного самоуничижения и самобичевания доходит до уныния и отчаяния. «Подобно тому, как разбойники, воспользовавшись покровом ночи, легко нападают на стражу и убивают её и грабят имение, так и демон, наведши на душу уныние, нападает на неё и наносит ей смертельные раны, – говорил Батюшка. – Но не демон является причиной уныния, а напротив, оно придает ему силу. Так и апостол Павел, остерегаясь уныния или чрезмерной скорби, писал к Коринфянам, чтобы они простили некоему грешнику грех его, дабы он не был поглощён чрезмерною печалью (2 Кор. 2, 7)».
Помня слова Апостола: С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения (Иак. 1, 2), будущий мученик радовался, встречаясь с многоразличными скорбями и всячески старался приучать себя к этому посредством всегдашнего благодарения Господа. В мире будете иметь скорбь, – говорит Господь, – но мужайтесь: Я победил мир (Ин. 16, 33). «Обетования Господни непреложны, – напоминал отец Василий, – никто и никогда отменить их не может, и мы живём сегодня только этими обетованиями. У каждого человека, конечно, есть боль, и у каждого есть страдания, но вот возьмите, пожалуйста, старцев Оптинских. Ведь к чему они пришли? – К непрестанной радости! Они ведь и для людей были источником радости».
Вскоре 5 января 1990 года послушника Игоря постригли в иночество с именем Василий – в честь святителя Василия Великого. Это событие принесло новое благодатное чувство душе будущего мученика Христова.
«Постриг – это великая тайна Божия, – говорил новопостриженный инок Василий пришедшим поздравить его братиям, – и эту тайну можно познать лишь опытно, то есть самому принять пострижение. Я не один раз видел постриги, – продолжал он, – и даже слезу пускал. Но теперь понял, что это всё иное, таинственное и непостижимое».
Инока Василия поселили в деревянном монастырском доме, сохранившемся ещё от старой Оптиной. Постель он устроил из двух досок, положенных на раскладушку и покрытых сверху войлоком. Вместо подушки – два кирпича из склепа, в котором были обретены мощи преподобного Оптинского старца Иосифа. Толстый чурбак заменял стул. На полке стоял будильник и фотографии старцев. А сверху в несколько рядов лежали святоотеческие книги, заложенные в разных местах. Отец Василий читал одновременно несколько книг, осмысливая слово Божие и вникая в глубину его. Иногда, доискиваясь духовного смысла, он оставлял одну книгу и брал другую. От этого в келии возникал некий внешний беспорядок, на который отец Василий не обращал особого внимания. А когда кто-либо из приходящих говорил ему об этом, он с улыбкой отвечал: «Это напоминает мне о безпорядке в моей душе. Человек всю свою жизнь тем только и занимается, что наводит порядок. То в собственном доме, то на работе, то в огороде, а о душе своей небрежёт. А душа ведь дороже всего мира. Надо бы навести сначала порядок внутренний и полюбить Бога. А любить Бога никакие дела не помешают».
23 августа этого же года состоялся постриг инока Василия в мантию в честь Московского Христа ради юродивого Василия Блаженного. Этот постриг ещё более возжёг пламень ревности в сердце боголюбивого воина Христова.
«Сейчас иное время, – говорил отец Василий, – и мы не в силах нести тех подвигов, которые возлагали на себя древние, но понуждать себя просто необходимо. Хотя я и немощен, но сердце мое жаждет древних монашеских подвигов, в коих спасались святые Отцы наши». И самый главный подвиг, который пронёс он чрез всё житие своё – это подвиг смиренномудрия, сопряжённый с плачем и покаянием. Глаза его обычно были опущены вниз, и лишь когда кто-либо обращался к нему с вопросом или приветствием, Батюшка кротко поднимал их. А затем снова опускал. Среди братии и в монастырских делах отец Василий никогда не брал на себя никакой инициативы, а всегда считал себя послушником. «Я люблю, когда мною руководят», – говорил он. Когда некоторые осуждали его за якобы горделивое безмолвие, он с кротостию говорил: «Бог знает, что желаю быть с вами в общении, как могу люблю и молюсь о вас. Но не могу быть одновременно и с вами, и с Ним».
Он старался избегать долгого общения, особенно когда заходили разговоры о недостатках или пороках ближних. Несмотря на молчаливость, отец Василий очень просто и как-то легко и своевременно находил нужные слова утешения для собеседника. Радуйтеся и веселитеся, – любил повторять он одну из заповедей блаженства, – яко мзда ваша многа на небесех (Мф. 5, 12). И паки реку: радуйтеся. «Вот какие мы обетования имеем, – говорил он за несколько дней до своей мученической кончины. – Ведь есть у Отца любимые сыновья? Вот монахи – это любимые сыновья. Кого Он больше любит? Кому Он больше помогает? – Монахам. Поэтому нам легче. А те люди, которые отдалены от Бога, становятся как бы блудными сыновьями, и им тогда становится трудно. ...Понимаете? Вот из-за чего трудность-то возникает в человеческой жизни, – когда человек берёт на себя что-то и отстраняет от себя Бога, Который хочет помочь ему. Вот мир и несёт скорби, потому что от Бога отошёл, отстранился от Христа, и тащит на себе этот труд непосильный. А мы пришли к Богу, и Господь за нас всё несёт и всё делает».
Отец Василий не внимал молве людской. Внимание его непрестанно было направлено ко Христу, и его частые воздыхания говорили об этом. По ночам он подолгу клал земные поклоны, а чтобы не было слышно, бросал на пол старый отцовский бушлат. Ежедневно келейно он вычитывал повечерие с канонами, а если был где-либо в отъезде по послушанию, то неотложно читал полунощницу. Когда же не успевал вычитывать правило днём, то исполнял его ночью, стараясь никогда не оставлять. Батюшка считал это не за подвиг, а за необходимость и долг каждого монаха. «Василий Великий, – говорил он, – считал, что монах, не читавший часов, в день тот не должен и пищи вкушать. Ибо молитва есть пища для души. Коль о теле своём заботимся, тем паче же будем заботиться и о душе». Но в то же время он никого не укорял за оставление правила и не обличал, считая себя самым нерадивым и не исполняющим монашеских обетов.
«Необходимо понять, – говорил он, – что монашество заключается не в чёрных ризах, не во множестве правил, которые человек силится исполнять, а в покорности воле Божией. Всё, что происходит вокруг, есть великий Промысел Божий, который ведёт человека ко спасению. Покориться Богу можно лишь тогда, когда научимся всё происходящее с нами принимать за Его святую волю и не роптать, а за всё Господа благодарить. Милость Божия дается даром, но мы должны принести Господу всё, что имеем».
Хвалите имя Господне, хвалите, раби Господа (Пс. 134, 1), – так начинается девятнадцатая кафизма, которую очень любил отец Василий. Каждый псалом её, каждый стих тесно переплетается с жизнью мученика Христова.
Всегда молчаливый и тихий, отец Василий не заботился о пище, и даже порой забывал о необходимости её вкушать. «Господи, – взывал он, – дай память о благоволении Твоём к нам, грешным, дабы не роптали мы в день печали, а проливали слёзы покаяния». Случалось, что отец Василий, задерживаясь на исповеди, а часто при служении молебна или панихиды, опаздывал на трапезу. Однажды, придя в трапезную уже после обеда, он кротко попросил чего-нибудь поесть. Но ему ответили, что уже поздно и на кухне ничего не осталось. Отец Василий нисколько не смутился этим. Ни малейшей тени огорчения, ни капли ропота не было в его поведении или словах. Попросив стакан кипятку, он выпил его с хлебом, укоряя себя в чревоугодии.
Великим Постом отец Василий принимал пищу один раз в день, обычно в полуденное время. Его трапеза состояла из овощей или кислых ягод и небольшого количества хлеба. Такой пост и постоянное молитвенное обращение к Богу давали душе его мир, который особым чувством удерживал ум в сердце и не позволял греховным помыслам приближаться к нему. «Что надо делать, чтобы иметь мир в душе и в теле? – вопрошал Батюшка и отвечал: – Для этого надо любить всех, как самого себя, и каждый час быть готовым к смерти».
Как по отношению к видимому миру отец Василий отрёкся человека внешнего, оставив все свои награды и звания, так оставил он и прежние свои привычки. Если раньше, в миру, он очень любил писать стихи и рифмовать в них все свои мысли и чувства, то после рукоположения в иеромонахи он отверг это занятие. Хотя необходимо заметить, что лучшие стихи его были написаны в молитвенном духе. Видимо, исполняясь любовью к природе, душа его познавала премудрость Творца и находила в себе отражение благодатного Света.
Ещё в детстве он любил убегать в Кузьминский парк и там подолгу любоваться природой, наблюдать за тем, как сизокрылые голуби безстрашно перегораживают дорогу прохожим, спеша склевать брошенные на тротуар крошки хлеба. Он любил взирать на волны, которые словно растущие кольца расходились в разные стороны от брошенного в пруд камешка. А иногда подолгу смотрел на макушки стройных сосен, мечтая вскарабкаться на самую высокую и оттуда взглянуть на этот прекрасный Божий мир. «О, если бы у меня были крылья, – думал тогда Игорь, – я бы взлетел над миром и парил, наслаждаясь его безграничной красотой».

Но чтобы познать Премудрость Божию, необходимо отречься от мудрости века сего. Истинная мудрость не в красивых словах, а в крестной силе. «На крест возводит вера, – говорил отец Василий, – низводит же с него лжеименный разум, исполненный неверия. Крест – готовность к благодушному подъятию всякой скорби, получаемой Промыслом Божиим. Возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24), – говорит Господь. Значит, надо обязательно взять крест ради Господа, уверовать и идти. Вот и весь закон. Но в основном, как учат святые отцы, всё то, что исполняет инок, должен исполнять и благочестивый христианин. За исключением, пожалуй, одного, – что мы даем обет безбрачия. Раньше это было требованием жизни. Древние христиане мало чем отличались от монахов».
Однажды отца Василия спросили:
– Где монаху лучше молиться – в храме или в келии?
– Я не знаю, – смиренно ответил Батюшка,– но слышал, что в церкви – как на корабле: кто-то гребёт, а все плывут. А в келии – как в лодке: надо грести самому.
Церковное Богослужение отец Василий очень любил. Он проходил послушание канонарха и всегда благоговейно, со вниманием, пропевал стихиры. Старался вникнуть в самую глубину Божественных словес, собирая внимание воедино. И словно какой-то невидимый луч освещал ему сокровенный смысл молитвенных речей, соединяясь с ним Духом Святым.
Господь говорит: Вы Мне будете поклоняться и Духом, и истиной на всяком месте (Ср.: Ин. 4, 23), – продолжал отец Василий. – Служба – это общение с Богом. Во время молитвы мы разговариваем с Самим Богом, поэтому служба это и есть Ему предстояние, Ему служение. Это всегда живо, всегда неумирающе. Это жизнь, потому что здесь присутствует Сам Христос.
– А вы не устаете от продолжительных Богослужений? – спрашивали его.
– Ну, мы же не Ангелы, – отвечал он, – конечно, устаем. Мы же люди. Но Господь нас укрепляет по мере того, насколько Он считает это нужным. Даёт нам и трудиться, и уставать. Преподобный Исаак Сирин пишет: «Если твоя молитва была без сокрушения сердца и без труда телесного, то считай, что ты помолился по-фарисейски». Так что надо и пот пролить: и тело своё понудить, и душу, конечно. Так что это труд. А старец Силуан как говорит, помните? Он говорит: «Молиться за мир – это кровь проливать». Таков труд молитвенный. Вот возьмите Евангелие: Господь молился. Каким было моление Его о чаше? И был пот Его, как капли крови (Лк. 22, 44). Вот какой может быть молитва. Нам эта молитва неведома, но такая молитва тоже есть.
Отец Василий очень любил келейную молитву. «Сиди в келлии, – повторял он слова преподобного Иоанна Лествичника, – и она тебя всему научит». Подолгу пребывая в келлии, он настолько погружался в молитву, что душа его забывала о веке сем и о всех делах земной временной жизни. Сердце исполнялось необычайной радости, о которой некогда сказал пророк Исаия: Как жених радуется о невесте, так будет радоваться о тебе Бог Твой (Ис. 62, 5). В такие минуты, движимый Божественным веселием, он желал только одного: «О, если бы душа моя отошла вместе с молитвой. О, Господи, как я желаю быть с Тобою!»
Постепенно молитва всё больше и больше укоренялась в душе будущего мученика. Она становилась как бы естественною и неотделимою, как бы единою с ним. «Возьмите псалмы Давида, – сказал как-то отец Василий. – Он говорит: Вкусите и видите, яко благ Господь (Пс. 33, 9). Пожалуйста, вкушайте и увидите. Кого люблю, – говорит Господь, – того и наказую. Биет же Господь всякого сына, его же приемлет (Евр. 12, 6). Мы – возлюбленные сыны Бога ради потому, что содержим истины Православия. Естественно, мы и наказываемся, ибо Господь нас особенно любит. И как любой отец, который любит своего сына, Бог без наказания нас никогда не оставляет. Но наказывает Он по любви, а не по жестокости... Мы привыкли наказывать только жестокостью. Нам неизвестно наказание с чувством любви. А Господь наказывает нас с любовью, ради того, чтобы вразумить. Ради того нам попускаются скорби, чтобы нам познать истину Христову. Поэтому надо быть всегда готовым к скорбям. И я вас уверяю, что нет такого человека на земле, который бы никогда не скорбел... За всё надо благодарить Господа».
Бывает так, что время от времени человек ослабевает в молитвенном делании, свет его души, доселе горевший ярко, тускнеет и он то как бы спускается на одну ступенечку ниже, то снова, пламенея искренней любовью ко Господу, возвращается к горнему созерцанию. Иеромонах Василий был одним из тех, кто твёрдо шёл вперед, подобно кораблю, расправившему паруса и неотступно держащему курс к великой цели, которая суть спасение души. И попутным ветром этому кораблю было всегдашнее неотступное покаяние. Оно как бы приросло к этому широкоплечему монаху. Его опущенный в землю взгляд, всегда сосредоточенный и спокойный, как будто напоминал: О, человек, земля еси, и в землю отыдеши (Ср.: Сир. 17, 1). Блажен, кто непрестанно памятует об этом.
Отец Василий не искал встреч с людьми, а всегда жаждал безмолвия и беседы с Богом, суть которой – горячая молитва. «Единожды умер я для мира, – повторял он слова преподобного Арсения Великого, – что проку от мертвеца живым».
Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и всё тело (Иак. 3, 2). Желая быть верным в малом, в том числе и в слове, Батюшка говорил, что любой, даже незначительный грех, может стать причиной дальнейшего охлаждения любви к Богу. Особенно он обращал внимание на грех курения. «В курящего человека, – говорил он, – как в решето, Господь благодать наливает, а она вся выливается».
Батюшка очень любил тишину. Как-то на Страстной Седмице, в Великий Четверг, за несколько дней до своей мученической кончины, отец Василий после трапезы подошёл к одному из братий и сказал: «Ты обратил внимание, какая тишина была на трапезе? – Сегодня все причащались. Какая тишина!»
На Вход Господень в Иерусалим, 8 апреля 1990 года, отца Василия рукоположили в иеродиаконы. А на Преполовение Пятидесятницы, 9 мая (память священномученика Василия, епископа Амасийского), ему впервые поручили произнести проповедь. Многие были приятно удивлены глубиной его проповеднического слова. Проповедь имела духовную силу, ибо сказана была от любящего сердца. Теперь отец Василий всё чаще и чаще говорил слово Божие к народу. Как одному из лучших проповедников, ему поручали проповеди на праздничные дни. Слова, сказанные Батюшкой так просто и убедительно, нередко побуждали людей к перемене жизни, ибо воспламеняли души их ревностью по Бозе. Батюшка в своих проповедях не обличал, но раскрывал корень греха и показывал его пагубность, сожалея о согрешающих и молитвенно обращаясь к Богу о прощении их. Он старался сохранить древний молитвенный дух церковно-славянского языка, чтобы в полноте донести до людей слово Божие и пробудить покаяние в их душах.
Отец Василий всегда искренне радовался успехам ближних. И радовался так, словно был уверен, что и он получит воздаяние за их добродетели и подвиги; а о тех, которые согрешали словом или делом, сокрушался и скорбел так, будто ему самому надлежало дать ответ за них на Страшном Суде и быть ввергнутым во ад.
После рукоположения во иеромонахи, которое состоялось 21 ноября того же года на Собор Архистратига Божия Михаила и прочих Небесных Сил безплотных, отец Василий составил для себя краткие обязанности священника, чтобы всегда благоговейно предстоять Престолу Божию.
В жизни монаха с рукоположением во священство обычно начинается тонкая духовная брань между монашеством и священством: часто желание безмолвствовать и уединяться влечёт к уклонению от пастырского служения, а многопопечительность о духовных чадах мешает несению монашеского подвига и сеет в душе суетность и смущение. Только любовь к Богу, подвиги терпения и смирения помогают душе достичь благодатной гармонии между пастырским служением и монашеским житием. И чем более человек преуспевает в молитве, тем более он обретает опыт борьбы с врагом, и, быв искушен... может и искушаемым помочь (Евр. 2, 18). Подобно тому как садовник много ухаживает за деревьями, поливая и окучивая, а когда созреют плоды, тогда собирает их, так и Господь все подвиги монашеского жития обращает на пользу и укрепление Своей Святой Церкви.
Всё более и более отец Василий искал уединения и безмолвия. «Истинным руководителем может быть только тот, кто с помощью Божией победил страсти, – говорил Батюшка, – и через безстрастие соделался сосудом Святаго Духа». Но не люди избирают священников, а Сам Господь выбирает пастырей Церкви и посылает делателей на жатву Свою (Мф. 9, 38).
На Московском подворье, куда Батюшку иногда посылали для несения послушания, он вначале прослыл очень строгим и требовательным. Одна женщина, бывшая учительница начальных классов, вспоминала, как однажды, впервые придя на Подворье, она спросила у знакомой совета о том, к кому ей лучше пойти на исповедь. В то время как раз вышел отец Василий с крестом и Евангелием. Показав в сторону Батюшки, знакомая сказала, что этот священник очень строгий и лучше исповедываться у другого. «Ну, я и встала к другому батюшке, – вспоминала она. – Очередь к отцу Василию была небольшая и поэтому, закончив исповедовать, он обратился к стоящим в притворе людям: «Есть ещё кто на исповедь?» Я по школьной привычке подняла руку. Батюшка улыбнулся, и я подошла к нему». Вскоре слухи об отце Василии, как о строгом священнике, рассеялись. Батюшку полюбили и уже не боялись его сурового вида, за которым скрывалась истинная, нелицемерная любовь.
Отец Василий не имел много духовных чад, но всякого приходящего к нему человека принимал, как посланного Самим Господом. «Будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен есть (Мф. 5, 48), – говорил Батюшка, желая успокоить смущённую душу собеседника, – а совершенство Господа в том, что он всех любит и посылает дождь на праведных и неправедных. Бог желает всем спасения и не оставляет ищущих Его».
Рукоположение, которое он принял за послушание, открыло новую страницу в его жизни. Сострадательность и заботливое внимание к ближним помогали врачевать и утешать души, наполняя их благодатным миром покаяния. Многие говорили, что это будущий старец. На исповеди или в беседах отец Василий вразумлял и утешал ближних словами Священного Писания. Часто он с любовию говорил: «Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех (Мф. 5, 12). И паки реку: радуйтеся, непрестанно молитесь и за всё благодарите, ибо такова о нас воля Божия (1Фес. 5, 17-18). От его слов рождались в сердце мир и тишина. Батюшка приучал видеть свои грехи и не внимать погрешностям ближних. Получалось это у него как-то просто и безобидно. «О новостях с подружками будешь говорить, – ласково останавливал он многословную речь какой-нибудь бабульки, – а со мной – о грехах».
Душа иногда немного успокаивается, когда, имея на кого-то обиду, вдруг обрящет сочувствующего в осуждении. Но такое соглашение грешно и пагубно как для утешающего, так и для утешаемого. Не так поступал отец Василий. Он строго следил за ходом исповеди, и старался открыть кающемуся причину греха, которая заключается всегда в нас самих. «По грехам, по грехам, – тихо говорил он, вздыхая. – Скорби – это хорошо. За скорби Господа благодарить надо».
Как-то у одного молодого человека, работавшего при монастыре, пошёл разлад в семье. Сначала он сильно унывал, а затем, дойдя до отчаяния, замыслил даже покончить жизнь самоубийством. Но Господь, не желая погибели души, устроил так, что один брат, узнав об этом, привёл его в келлию к отцу Василию. Батюшка в это время стирал свой подрясник. Увидев гостей, он тут же отложил стирку и принялся внимательно выслушивать молодого человека. Затем посочувствовав ему, сказал: «Ну, и слава Богу!» И просиял такой доброй улыбкой, что собеседник не удержался и тоже улыбнулся. Те события, которые доселе терзали его душу, вдруг увиделись ему каким-то пустяшным делом, не имеющим серьёзных причин для скорби. Теперь вместо отчаяния пришла и озарила душу лёгкая радость, имеющая основание – твёрдое упование на Промысел Божий.
Глубокие воздыхания отца Василия и сожаление о случившемся вызывали у исповедников слёзы. И он, как добрый сеятель, очищал вожделенную пашню души от терний и сеял на ней семя Божией любви и мира. В конце исповеди, когда исповедующийся брал по обычаю благословение, отец Василий, слегка наклонясь вперед, тихо произносил: «Помоги вам, Господи». И от слов этих веяло таким теплом, что они долго не забывались, потому что говорились от любящего сердца, сострадающего и болезнующего.
Любовь не остается незамеченной, ибо она излучает Божественный Свет. Любящее сердце имеет истинное сострадание не только к людям, но и ко всякому творению Божию. Так, еще мальчишкой отец Василий сильно сожалел, когда сосед его под покровом ночи спилил молодой тополь. Дерево росло у окна и своей густой листвой якобы загораживало солнечный свет. Глубоким переживанием отразилось это событие в душе будущего монаха.
Бывая в Москве, отец Василий ни разу не ночевал в родительском доме. Если и заезжал, то всего лишь на несколько часов, чтобы справиться о здоровье матери, и снова спешил удалиться. Он старался тщательно хранить зрение от различных искушений, которыми преисполнен мир. Как-то раз, проходя мимо останкинского пруда, который находился недалеко от Подворья, отец Василий заметил полураздетых людей, пришедших позагорать в жаркий день. Батюшка перекрестился, а затем, взявшись за край мантии, поднял ее над собою. Словно большим крылом заградил он взор свой от соблазна. Так дошел он до храма, который был для него местом спасения от всех искушений и скорбей. Он любил храм и келию. Келия для него была местом монашеских подвигов и уединения, а храм – домом молитвы, местом его священнического служения.
Однажды в монастырь приехала бывшая школьная учительница отца Василия, преподаватель русского языка и литературы. После беседы Батюшка предложил ей исповедаться. Она не сразу решилась исповедать грехи своему бывшему ученику, но Батюшка, заметив её ложный стыд, объяснил ей, что он лишь посредник между нею и Богом, Который невидимо зрит сердце каждого. Грехи Он знает и без нас, но ждёт от людей искреннего покаяния и, ведая немощь человеческую, прощает кающихся. Эти слова настолько тронули сердце учительницы, что она, убелённая сединой, почувствовала себя юной отроковицей. Она искренне покаялась и с этих пор стала считать себя духовной дочерью отца Василия.
Батюшка молился очень внимательно. Видно было, что он не просто исполняет последование молебна или панихиды, но всем сердцем молится Господу, не смущаясь присутствием людей. Для него было важнее, примет ли Бог его молитву, а не то, что скажут или подумают о нём люди. В молитве отец Василий имел дерзновение, так необходимое каждому священнику, и не старался угождать людям. Он не опасался несправедливых обвинений, но в то же время и не пренебрегал ими совсем, стараясь сострадать обидчикам и, по возможности, скорее погашать обиду.
В Козельске был при смерти один человек, мучимый нечистыми духами. Он никак не мог исповедать свои грехи. Его верующая жена обратилась в монастырь с просьбой прислать священника. Исповедать и причастить больного поручили иеромонаху Василию. Сразу же после полунощницы Батюшка отправился в Козельск. При виде священника больной набросился на него с лаем, но отец Василий кротко и с любовью приветствовал бесноватого. Тот, словно от огня, отпрянул от него. Затем отполз в сторону и затих. Отец Василий достал требник и начал тихо молиться. Больной успокоился, искренне покаялся и причастился.
Однажды в два часа ночи позвонили из больницы и просили прислать священника к умирающему больному. Отец Василий не спал и словно ждал этого звонка. Поехал он немедленно. И хотя причастить больного не удалось, так как тот был уже без сознания, всё же Батюшка молился у смертного одра больного до самой последней минуты его земной жизни, читая канон на исход души.
Как-то одна женщина пожаловалась на свои трудности, на то, что муж с работы ушёл, что болезни одолевают. Батюшка внимательно выслушал её и сказал: «Ну, и слава Богу». Не ожидавшая такого ответа женщина недоуменно спросила: «За что же это – слава Богу?» Батюшка в ответ – «Слава Богу! Слава Богу!». И скорбь вдруг отошла, а на сердце стало мирно и светло. Так умел он кротко и легко успокоить страждущую душу.
В городе Сухиничи, расположенном недалеко от Козельска, есть тюрьма. Отец Василий с другими братьями часто ездил туда для крещения и духовного окормления заключённых. Иногда исповедь продолжалась до двух часов ночи. Батюшка внимательно выслушивал каждого приходящего, давал необходимые советы, дарил книги, разъяснял учение Православной веры.

Храма тогда в тюрьме не было, и крестить приходилось в бане. Как-то раз собрались сорок человек, чтобы принять Таинство Крещения, а среди них оказался один закоренелый преступник, который хотел подшутить над Батюшкой и подурачиться. Остановить его никто не решался, так как он был не из простых заключенных, а считался «авторитетом». Перед крещением отец Василий, как обычно, говорил проповедь. И говорил так зажигательно и просто, что «шутник» не смог остаться безразличным. Он, забыв о своей затее, стал задавать вопросы, вскоре попросил отца Василия исповедать его, а затем и крестился. Исповедовал его тогда Батюшка почти два часа, а на прощание подарил книгу «Отец Арсений», так понравившуюся всем заключенным.
На кого воззрю? – говорит Господь, – токмо на кроткого и смиренного, трепещущего словес Моих. И Господь действительно взирал на этого кроткого и молчаливого монаха. Батюшка не разделял людей на близких и не близких. У него не было друзей, вернее все для него были друзьями. Но человекоугодия он избегал и старался более прилепляться к Богу: «Кто заботится о многих, – вспоминал он слова преподобного Исаака Сирина, – тот раб многих, а кто заботится об устроении своей души, тот друг Божий».
Как-то рассказали отцу Василию про одну блаженную, которая уже долгое время лежит без движения. Говорили, что изредка к ней приходят соседи, чтобы истопить печь, и приносят что-нибудь поесть. Но часто она остается одна, без еды и в холодной избе. Люди удивлялись её безропотности, ибо она, всегда пребывая в радости, славила и благодарила Бога. Узнав, что блаженная желает причаститься, отец Василий вызвался её навестить. Добравшись до деревеньки, в которой жила больная, Батюшка своими глазами увидел, что всё то, о чем говорили, – истинная правда. Он исповедал и причастил женщину, а вернувшись в Оптину, с умилением вспоминал о блаженной рабе Божией.
Удивительно, что при виде отца Василия, блаженная вдруг просияла, и радостно запела: «Христос Воскресе!». Возможно, этим она предсказывала будущему мученику Христову Вечную Пасху, начало которой соприкоснулось с Пасхой 1993 года.
Для отца Василия Оптина стала колыбелью, в которой рос и укреплялся его монашеский дух. Он часто посещал могилки тогда ещё не прославленных Оптинских старцев и подолгу молился там, прося их помощи и ходатайства Царицы Небесной, которая распростёрла омофор свой над Обителью. Отец Василий составил несколько прекрасных стихир об Оптиной Пустыни, много и плодотворно работал над составлением службы преподобным Старцам, которую, к сожалению, так и не успел закончить.
В феврале 1993 года он в последний раз побывал в Троице-Сергиевой Лавре на очередной сессии в духовной семинарии. На обратном пути заехал к матери в Москву. Отслужил панихиду на могиле отца. Затем снял со сберегательной книжки те небольшие деньги, которые собирала для него со своей пенсии Анна Михайловна, и, отдавая их ей, сказал: «Прошу тебя, больше не клади. Мне они не нужны. Да и как я предстану с ними пред Богом!».
Последний в своей жизни Великий Пост отец Василий провел строже обычного. Кроме обязательных продолжительных монастырских служб, он ещё подолгу молился по ночам в своей келлии. В Великий Пяток, во время богослужения, ему надо было канонаршить. Батюшка вышел на солею, но вдруг почему-то замер с книгой в руках и долго молчал. «Ужасеся о сем небо, и солнце лучи скры» – проканонаршили с клироса, и хор запел.
– Что случилось? – спросили его потом, – что с тобой было?
Но отец Василий ничего не ответил. Лишь позже, тайно, поведал одному брату, что в тот момент, когда ему надо было канонаршить, он вдруг увидел старца Амвросия, но о чем говорил с ним Преподобный – не сказал.
В Великую Субботу весь день отец Василий исповедовал, а когда уже стемнело и освещали куличи, ему вдруг стало плохо: сказались сильное переутомление, службы, послушания, безсонные ночи и строгий пост. На Страстной Седмице он ведь совсем не вкушал пищи. К тому же, считал, что лучше умереть на послушании, чем отказаться от него. Отец Василий стоял бледный, держась за аналой. Казалось, что он вот-вот упадет. В это время кто-то из иеромонахов освящал куличи. Он покропил Батюшку святой водой, но тот попросил: «Покропи меня покрепче...» Тогда иеромонах щедро плеснул ему в лицо и на голову святой водицы. Отец Василий улыбнулся, облегченно вздохнул и, сказав: «Ну, теперь уж ничего, ничего», снова принялся исповедовать прихожан.
Перед Пасхальной литургией Батюшку назначили совершать Проскомидию, поэтому он заранее облачился в красную фелонь. Проскомидию он совершал всегда быстро и чётко, а тут как-то медлил.
– Ты что медлишь? Надо бы побыстрее! – поторопил его благочинный.
– Не могу, простите. Так тяжело, будто сам себя заколаю, – ответил Батюшка. А окончив, сказал: «Никогда так не уставал».
В конце Пасхальной литургии отец Василий вышел канонаршить. Видя его усталым и бледным, братья с клироса сказали:
– Отдыхайте, Батюшка, мы сами справимся.
– Я по послушанию, – твердо ответил отец Василий и начал: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!» – Непоколебимая вера в то, что всё устрояет Господь, подавала ему силы и укрепляла.
...Солнце в Оптиной восходит со стороны Скита, прячась за густые ветви вековых сосен, посаженных ещё преподобными старцами. От этого рассвет начинается как бы с огненных языков. Макушки сосен всё ярче и ослепительнее пылают на фоне небесной розовеющей глади, словно светящиеся нимбы этих могучих деревьев. Вскоре первый солнечный луч осторожно бросает свой тёплый весенний свет на белую монастырскую стену. Золотые купола Введенского храма начинают торжественно сверкать, подобно древним богатырям времён вятичей. Всё вокруг исполняется тихого благодатного спокойствия, как бы не желая тревожить утомившихся после ночного богослужения монахов.

В это Пасхальное утро братья, разговевшись, разошлись по своим келлиям. Отцу Василию предстояло идти по послушанию в Скит, – он должен был исповедовать причащающихся на средней скитской Литургии. Тихо пропев Пасхальные часы пред иконами в своей келлии, он направился к скитской башне, через ворота которой можно выйти на тропинку, ведущую в Скит. Внезапно тишину нарушил колокольный звон. Это иноки Ферапонт и Трофим, прорезая утреннюю тишину, возвещали миру Пасхальную радость. В Оптиной есть добрая традиция: звонить на Пасху во все колокола в любое время на протяжение всей Светлой Седмицы. Но на этот раз звон как-то неожиданно оборвался. Большой колокол ударил ещё несколько раз и затих.
Отец Василий остановился: что-то произошло. Не предаваясь раздумьям, быстро направился к колокольне. Навстречу ему бежал человек в солдатской шинели.
– Брат, что случилось? – спросил отец Василий бежавшего. Тот пробормотал что-то невнятное, делая вид, что направляется к воротам скитской башни. Но, сделав несколько шагов в этом направлении, выхватил из-под полы шинели острый 60-сантиметровый меч и сильным ударом в спину пронзил отца Василия.
Батюшка упал на землю. Казалось, что тьма на мгновение восторжествовала, что солнце померкло и Ангелы закрыли лица свои в эту страшную минуту.
Убийца хладнокровно накинул край мантии на голову отца Василия и надвинул клобук на его лицо. По-видимому, это действие было одним из правил ритуала, ибо убитых им перед тем на колокольне иноков Ферапонта и Трофима также нашли с сильно надвинутыми на лицо клобуками.
Сбросив шинель, служитель сатаны перемахнул через монастырскую стену и скрылся в густой чаще леса. Здесь, недалеко от стены, был найден окровавленный меч, на котором выгравирована надпись: «Сатана. 666». Она свидетельствовала, что убийство было ритуальным.
Отец Василий лежал на земле и, тяжело дыша, еле слышно шептал слова молитвы. Сбежавшиеся монахи пытались оказать ему помощь, но сильная потеря крови и тяжёлые ранения не оставляли надежды: удар пришелся в спину, снизу вверх, так что пронзил почку, лёгкое и повредил сердечную артерию.
Один из подбежавших достал из внутреннего кармана небольшой, чудотворный, по его словам, крест, и трижды осенил лежащего на земле Мученика. Отец Василий открыл глаза. Его взгляд был устремлён на крест.
– Душа креста ищет, – сказал кто-то, а глаза Батюшки уже взирали на огромное небо, которое когда-то поведало ему о славе Божией.
Служившие в Скиту Литургию братия недоумевали, почему не идет всегда такой исполнительный отец Василий. «Помяните тяжко болящего иеромонаха Василия и убиенных иноков Ферапонта и Трофима», – послышались в алтаре слова пришедшего из монастыря брата.
– Какого монастыря? – спросил иеромонах, стоявший у жертвенника.
– Нашего.
– Как нашего?
– Да это же наши братья, только что убитые сатанистами!
Кто-то из служащих отцов со слезами на глазах сказал: «Слава Тебе, Господи, что посетил Оптину Своею милостью».
Когда Литургия подходила к концу, сообщили, что отошёл ко Господу иеромонах Василий. В храме все плакали. «Надо было возглашать "Христос Воскресе!", – вспоминал один иеромонах, – а я не мог громко произнести, только сказал один раз».
Вскоре на имя о. Наместника была получена телеграмма:
Христос Воскресе! Разделяю с Вами и с братией обители Пасхальную радость! Вместе с вами разделяю и скорбь по поводу трагической гибели трёх насельников Оптиной Пустыни. Молюсь об упокоении их душ. Верю, что Господь, призвавший их в первый день Святаго Христова Воскресения через мученическую кончину, сделает их участниками вечной Пасхи в невечернем дни Царствия Своего.
Душой с Вами и с братией.
                                                   Патриарх Алексий II
                                                   18 апреля 1993 года.