Свято-Иоанно-Богословский монастырь

Престольные праздники

·  Церковь Иоанна Богослова – 9 октября

·  Церковь Николая Чудотворца – 19 декабря

Одно из древнейших поселений на Пинеге известно как место бытования языческих чудских племен. Упоминается в грамотах князя Святослава 1137 года и новгородских летописях как «Сура поганая». Феномен Суры в том, что языческое село, где и сегодня сильны языческие традиции и старообрядческие устои, дало русской земле двух святых представителей белого духовенства – Сергия Малопинежского и Иоанна Кронштадтского.

Иоанн Кронштадтский был протоиереем и настоятелем Андреевского собора в Кронштадте, известным православным проповедником, духовным писателем, оставившем после себя обширное литературное наследие. Умер он в 1908 году, канонизирован Русской православной церковью в 1990 году, но еще при жизни имел славу "народного святого".

Еще мальчиком отец Иоанн каждый год заезжал в Веркольскую обитель.

История появления в отдаленных пинежских краях Сурского монастыря неразрывно связана с именем Иоанна Кронштадтского. И рассказом о том, с какой целью задумал он основать у себя на родине, в селе Суре, самый северный женский монастырь, начинается сохранившаяся в Архангельском областном архиве "Летопись Сурского Иоанно-Богословского женского монастыря". Вот что рассказывается в ней об этом событии, происшедшем столетие тому назад: "досточтимый и дорогой Батюшка, отец Протоиерей Иоанн Ильич Сергиев, заботясь о религиозном состоянии своих сородичей сурян, решил устроить в Суре обитель, которая своим ежедневным примером благочестия побуждала бы их молитве и труду. Устраивая Сурскую обитель, отец Протоиерей по его собственным словам имел целью просвещение Сурского народа, а также и то, чтобы обитель была для местного населения училищем благочестия посредством доброго примера трудолюбия и молитвы".

Первым приходится всегда труднее всех, как тем, кто прокладывает путь другим. Поэтому интересно узнать о судьбах тех сестер, кто стоял у истоков Сурского монастыря, а тогда еще – женской общины, утверждение которой указом Императора, а также Святейшего Синода датируется 30 октября 1899 года.

Их было тогда около тридцати пяти. Две монахини – начальница мать Варвара и монахиня Ангелина, прошедшие иноческий искус в Леушинсном монастыре. Остальные – послушницы. Самым младшим – Марии Громовой и Агриппине Коляпиной было 13 лет. Самой старшей – Александре Степановской – 41 год. А в среднем возраст первых сурских послушниц составлял немногим старше двадцати лет. В основном они были крестьянского происхождения, по двое – из духовного и мещанского сословий, и лишь одна-единственная Евдокия Толбузина – из новгородских дворян. В основном первые насельницы Сурской общины были приезжими – семеро – из Новгородской губернии, пятеро – из Тверской... И лишь одна, дочь псаломщика Аполлинария Видякина, происходила из Шенкурского уезда Архангельской губернии. Следует упомянуть интересную деталь – за исключением двоих, все первые насельницы Сурской общины были грамотными. Конечно, уровень образования их был неодинаков – от гимназии до монастырской школы, но это заставляет предполагать и их начитанность в духовной литературе. Двое послушниц – сестры Мария и Екатерина Громовы выучились грамоте при Доме Трудолюбия, устроенного в Кронштадте Праведным Иоанном.

Большая часть послушниц – 22 – перешли в Сурскую общину из Леушинской обители.

Подготовкой послушниц для Сурского монастыря руководил сам Иоанн Кронштадтский. И первые из них были приняты им самим и отданы под духовное руководство Леушинской игумении Таисии. В книге Н. И. Большакова об отце Иоанне Кронштадтском "Источник живой воды", впервые вышедшей в 1910 г. и переизданной в 1995 г., приводится несколько писем Праведного Иоанна к матушке Таисии с просьбами принять в Леушинский монастырь для подготовки в Сурскую общину ту или иную девушку.

Поселившись на месте будущей обители, сестры помогали в строительных работах, занимались разработкой земельных участков под огороды. Навсегда остались в памяти первых насельниц Сурской общины воспоминания о тяжелых трудах, понесенных ими при возведении монастыря. "Мы пришли на голый песок, где не было никакого строения, каковое и пришлось нам начинать своим трудом, а именно: раскапывать канавы, вырывать пни, разрабатывали землю, носили сырой кирпич...", – так впоследствии писали они о трудном первом годе своего житья на Сурской земле. "Постройка монастыря, – сообщает "Летопись", – подвигалась очень быстро, так что к лету 1900 г. был окончен уже деревянный корпус с келиями для сестер и в связи с ним деревянная однопрестольная церковь во имя Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова". Разумеется, в этом немалая заслуга принадлежала первым монахиням и послушницам Сурской общины.

20 июня 1900 года во время приезда отца Иоанна Кронштадтского на родину, состоялось торжественное освящение монастырского храма. Светлую атмосферу этого события как нельзя лучше передала в своих стихах непосредственная участница его – игумения Таисия. В ноябре того же года указом Архангельской Духовной Консистории вместо Сурской женской общины был учрежден Иоанно-Богословский монастырь.

Позже в 18 верстах от монастыря, среди величественного векового корабельного леса, был устроен монастырский скит, и в нём храм во имя Святой Троицы.

Никто во время открытия монастыря не предполагал тогда, что ему суждено просуществовать лишь два десятилетия, что по недоброй воле "воинствующих атеистов" будут безжалостно исковерканы судьбы многих – простых девушек и женщин, посвятивших себя служению Богу в его стенах.

 

Без рассказа о вкладе Иоанна Кронштадтского в основание Сурского монастыря говорить об истории этой обители просто невозможно. Ведь именно он положил ей начало. Он перечислял средства на ее строительство. Он освятил здания обители. Он же пожертвовал на содержание при ней женской школы значительный (в 40 тыс. руб.) капитал. Но самое главное, конечно – вклад о. Иоанна в духовное становление Сурского монастыря. Он руководил подготовкой будущих насельниц этой обители. Известны его письма к матери Таисии, игумении Леушинского монастыря, в стенах которого проходили они послушнический искус. Например: "Посылаю к тебе будущую монахиню для Суры, Матрону Дмитриевну Горбунову. Прими ее, как свою дочь". "Благоволи принять эту девицу грамотную – Наталью для подготовки в Сурскую общину". В преддверии открытия общины девушки эти постигали азы иноческой жизни, проходя всевозможные послушания, обучались и грамоте, и рукодельям, и иконному письму, и пению – всему тому, что должно было пригодиться им для последующих монастырских трудов.

Многие из Сурских послушниц были духовными чадами Праведного Иоанна. И не поэтическим приукрашенном, а реальностью надо считать слова из стихов игумении Таисии о том, что к девушкам этим он относился "как мать", заботясь и об их телесном здравии, и о здравии внутреннем, духовном. Известны случаи исцеления им больных монахинь. Например, приводимый Н. Большаковым в его книге "Источник живой воды", когда по его молитве выздоровела находившаяся при смерти старшая сестра Архангельского Сурского подворья. С другой стороны, вспомним строки из письма его к матушке Таисии: "как живут у тебя мои кронштадтские: Евдокия, Екатерина, Елена? Нет ли в них какой шероховатости?"

Забота отца Иоанна о Сурском монастыре проявилась и в том, что он принимал деятельнейшее участие в разработке его Устава. При этом он обращал внимание не только на порядок совершения Богослужений, но прежде всего – на внутреннее состояние обители. В тетради "Устава" есть три его автографа, сделанные черными чернилами. Первый из них гласит: "все, здесь изложенное, должно быть безусловно исполняемо". Второй является его ответом на очень болезненный для юной обители вопрос – кому должны подчиняться сестры. Дело в том, что некоторые послушницы полагали, что, раз принимал их в общину сам батюшка Иоанн, то слушаться распоряжений игумении они не обязаны. Чтобы вразумить их, отец Иоанн собственноручно начертал на полях "Устава" запись о том, что "сестры должны беспрекословно повиноваться игумении", прибавив при этом, что не подчиняющиеся настоятельнице должны быть изгоняемы из монастыря, по слову Апостола Павла "измите злаго от вас самех" (1 Кор.5. 13). Также внимательно изучены и одобрены отцом Иоанном были другие стороны духовной жизни сурских насельниц – например, совершение молитвенного правила, в котором значительное место уделялось чтению Иисусовой молитвы. Последнюю запись Праведного Иоанна Кронштадтского можно найти на последней странице Устава. Она гласит: "Протоиерей Кронштадтского собора Иоанн Сергиев, основатель общества. Июля 9-го 1899 г."

Без преувеличения можно сказать, что Сурский монастырь был детищем батюшки Иоанна. И это знали и понимали его обитательницы, отвечавшие своему пастырю искренней любовью. Для них он был "досточтимым и дорогим Батюшкой", "Отцом Протоиереем", каждого приезда которого они ожидали "так, как ждут Христова дня". И "Летопись" сохранила даты его посещений Суры: 20 июня 1900, 10 июня 1901, 12 июня 1902...каждый год по 21-23 июня 1907 года включительно. Есть в "Летописи" и еще одна дата, относящаяся к разделу "Времена выдающихся бедствий": "20 декабря 1908 г. скончался Дорогой Батюшка, Всемирный великий молитвенник и чудный пастырь отец Протоиерей Иоанн Ильич Сергиев". В этих словах отразилась вся любовь сурских монахинь и послушниц к своему пастырю, вся глубина их скорби по нем. И, перечитывая эту запись, невозможно не сопереживать тем, кто оставил ее столетие назад на страницах монастырской летописи.

 Но даже по кончине своей отец Иоанн не оставил своим молитвенным предстательством дорогого ему монастыря. Еще при жизни своей он произнес удивительное обетование, сохранившееся благодаря стихам матушки Таисии, а также воспоминаниям Н. Большакова. Покидая только что открытую обитель, он обещал никогда не оставить ее, всегда молиться за ее насельниц. И, безусловно, в этом обетовании – залог возрождения Сурской обители в наши дни.

В 1903 году, 7 сентября, указом Архангельской Духовной консистории было разрешено строительство в Архангельске Сурского подворья. Сначала было построено деревянное здание, а в июне 1906 г. святой Иоанн Кронштадтский заложил каменное здание Сурского подворья, которое было торжественно освящено 19 октября 1907 года. Прибыть на его освящение батюшка Иоанн не смог из-за болезни, однако послал «в святыню храма и благословение насельницам и обители» ковчежец с мощами 29 святых и частицей Древа Креста Господня, который был привезён в Архангельск ко дню освящения родственником отца Иоанна, священником Иоанном Орнатским. В послереволюционные годы эта святыня была утрачена. Здание Сурского подворья, трёхэтажное, красного кирпича, считалось одним из лучших и красивейших в Архангельске, оно и поныне стоит в центре города, на площади Профсоюзов. В 1913 г. его посетила преподобномученица великая княгиня Елизавета Феодоровна.

Следует отметить, что Иоанновский монастырь в Петербурге также сначала был основан как подворье Сурской общины.

Созданная Батюшкой Иоанном женская обитель (в 1915 г. в ней находилось около 200 сестёр) широко занималась благотворительностью: оказывала помощь нуждающимся и страждущим, поддерживала родственников погибших солдат, собирала средства на благотворительные цели, подавала милостыни.

Женский монастырь стал центром просвещения в Суре и окрестных землях. Здесь работали церковно-приходская школа для детей, читальня и воскресная школа для взрослых, различные мастерские, аптека и больница для простого народа. В обители желающие могли не только выучить православные молитвы, но и обучиться грамоте, шитью, рукоделью, вязанию и ремонту одежды.

Кроме Свято-Иоанно-Богословского монастыря святой Иоанн Кронштадтский построил в Суре два великолепных храма взамен обветшавших деревянных церквей: Свято-Никольский собор (освящен праведным Иоанном Кронштадтским в июле 1891 г. при огромном стечении народа) и Успенский собор (построен в 1915 г., но проект разрабатывался ещё при батюшке).

В Советское время, в начале 1920-х годов, были закрыты и монастырь (8 декабря 1920 г.), и храмы, и Сурское подворье в Архангельске. Изгнанные из монастыря и подворья сёстры частью разъехались, частью были арестованы и сосланы. По словам старожилов, около тридцати сурских монахинь и послушниц поселились в Архангельске, в основном на окраине города, на третьем лесозаводе, и первое время очень бедствовали, после некоторые из них трудились и пели в храмах Архангельска. Несколько монахинь дожили до глубокой старости и скончались в 1970-е годы. До конца 1941 года в селе Сура жила монахиня Ангелина (Трухина). Она была арестована за то, что в её доме «совершались тайные богослужения», и 22 июня 1942 года расстреляна.

В отнятом у монахинь здании Сурского подворья в Архангельске разместили Дворец труда. В его разорённой церкви устроили зал, где читались лекции, в том числе и атеистические. На крыше, вместо сбитых куполов с крестами, долгие годы реял красный флаг. Ныне в бывшем здании монастырского подворья размещаются различные военные организации.

От Свято-Никольского собора в Суре остались одни стены, а Успенский храм пустует, разрушается

Датой закрытия Сурского монастыря стало 8 декабря 1920 г. В этот день на заседании Сурского волостного съезда Советов (который, кстати, заседал в монастырских помещениях) было постановлено упразднить Сурскую обитель. Прошение, поданное монахинями в Архангельский губернский совет народного хозяйства, успеха не имело. Сурский монастырь подлежал уничтожению именно потому, что был монастырём. Это очевидно из того ответа, который получили монахини на своё прошение – «Рабочие труженицы Советской власти нужны, разрешить же образовывать отшельнические союзы людей, убивающих себя, Советская власть не намерена».

В то время – разгула «воинствующего атеизма» – массовое закрытие монастырей производилось по всей России. Наиболее частым поводом для упразднения монастырей было обвинение их насельников якобы в тунеядстве. Так, в газете «Известия Архангельского губревкома и Архгубкома РКПБ» за 1920 г. помещена заметка корреспондента РОСТа о ликвидации монастыря в Ставрополе с характерным названием «Долой тунеядцев!». В ней сообщалось о том, что в упразднённой обители будут открыты ясли и приют для сирот.

Справедливости ради следует сказать, что коммуны и приюты, открытые в стенах упразднённых монастырей, особой долговечностью не отличались. Так, ныне живущая архангельская старожилка Татьяна Афанасьевна Плашкина вспоминает, что в 1920 г., когда был закрыт Свято-Троицкий Антониево-Сийский монастырь, на его территории поселили жителей окрестных деревень. В бывшей обители учредили «коммуну». В этой-то коммуне, в 1924 г., Татьяна Афанасьевна и родилась… Первоначально коммунары жили безбедно и беззаботно. Хлеба было вдоволь, так что дети, не знавшие его истинной цены, играя, кидали друг в друга кусочками. Но спустя несколько лет коммуна, как принято говорить сейчас, «обанкротилась». Тогда её руководство поразъехалось. А горемычным крестьянам, горе-коммунарам, было запрещено покидать своё место жительства, пока они не отработают долги, числившиеся за коммуной. Так были наказаны люди, поверившие в лживые революционные лозунги и обещания «нового мира» в неопределённом «светлом будущем».

Однако более частым и более грозным основанием для закрытия монастырей было обвинение их насельников в «контрреволюционной деятельности». Об этом достаточно ярко свидетельствуют те же «Известия Архангельского губревкома» за 1920 г. Например, в одном из августовских номеров, в рубрике «По деревням и сёлам», помещена такая заметка корреспондента РОСТа: «Просматривая отчёты в газетах о „тихом и мирном житии“ в различных монастырских общинах, невольно приходишь к заключению: где видишь религиозную общину, там непременно найдёшь контрреволюцию или злостную спекуляцию». А обвинение в «контрреволюции» вело за собой весьма серьёзные последствия. Печальную известность приобрела формула тех лет: «Если враг не сдаётся, его уничтожают». И уничтожали без жалости. Об этом ярко свидетельствует обилие имён в сонме новомучеников и исповедников Российских, пострадавших от рук безбожников. О таких людях и пойдёт наш рассказ. Они пострадали за то, что хотели спасти от закрытия подворье Сурского монастыря. Находилось это подворье в Архангельске.

Строительство Сурского подворья было разрешено указом Архангельской Духовной консистории от 7 сентября 1903 г. Первоначально Сурское подворье было деревянным и не имело собственного храма. 19 октября 1907 г. состоялось торжественное освящение кирпичного здания Сурского подворья, которое совершал по благословению епископа Архангельского и Холмогорского Иоанникия протоиерей Архангельского кафедрального собора Михаил Сибирцев. На происходившей за год до этого события, в июне 1906 г., закладке здания подворья присутствовал праведный Иоанн Кронштадтский. Правда, прибыть на освящение Сурского подворья он не смог в связи с болезнью. Однако послал «в святыню храма и благословение насельницам и обители» ковчежец с мощами 29 святых и частицей Древа Креста Господня, который был привезён в Архангельск как раз к освящению здания подворья родственником отца Иоанна, священником Иоанном Орнатским. К сожалению, в послереволюционные годы эта святыня была утрачена.

Судьба Архангельского Сурского подворья в послереволюционные годы до недавнего времени была недостаточно хорошо известна. Если дата и обстоятельства закрытия Сурского монастыря хорошо прослеживаются по документам, хранящимся в Архангельском областном архиве, то о Сурском подворье этого сказать нельзя. Можно было лишь предполагать, что Сурское подворье закрыли примерно в то же время, что и монастырь.

Монахини. Фото Евгении Крыловой.

Правда, некоторые догадки о времени закрытия Сурского подворья всё-таки можно было делать. Потому что на кладбище рядом со Свято-Ильинским кафедральным собором сохранилось несколько захоронений сурских монахинь. Наиболее примечательно одно из них, находящееся справа от колокольни. Судя по времени, когда производились захоронения по соседству с ним, оно относится к концу 1930-х – началу 1940-х гг. В одной ограде находятся три могилы. В них погребены схимонахиня Иоанна, монахиня Серафима (Антонова), а также монахиня Рафаила (Целоухова). Между прочим, матушка Рафаила в Сурском монастыре была казначеей. Это послушание она несла при двух игумениях – Порфирии (Глинко) и Серафиме (Ефимовой). Когда над монастырём нависла угроза закрытия и в стенах его были открыты различные мастерские, где трудились сёстры, монахиня Рафаила была избрана председателем монастырского совета. Также она трудилась в качестве письмоводительницы в Сурской лечебнице. На упоминавшемся выше прошении сурских монахинь в Архангельский губернский совет народного хозяйства её подпись стоит сразу после подписи игумении Серафимы. И если эта монахиня, главная помощница настоятельницы, умерла и похоронена в Архангельске, то не значит ли это, что Сурское подворье в Архангельске «пережило» Сурский монастырь на год или два, став прибежищем для части изгнанных оттуда сестёр?

Однако теперь мы располагаем новыми материалами, проливающими свет на судьбу Сурского подворья в послереволюционные годы. На основании их на вопрос о времени его закрытия можно ответить с точностью не только до года и дня, но даже до конкретного часа, в который оно совершилось. И можно назвать фамилии тех, кто участвовал в этом. И вспомнить хотя бы несколько имён людей, которые пытались этому противостоять. Потому что, хотя Сурское подворье было закрыто более 80 лет назад, очевидцы и непосредственные участники этого трагического события всё-таки остались.

Но – речь идёт не о живых людях, а об их сохранившихся воспоминаниях. В нашем распоряжении имеются два рассказа о закрытии Сурского подворья. Причём они были сделаны людьми противоположных убеждений, несовместимых, как свет и тьма. И в день, когда происходило закрытие Сурского подворья, один из них находился на стороне защитников подворья. Другой – на стороне гонителей.

В 1994 г. мне посчастливилось побывать в гостях у двух глубоко верующих пожилых сестёр – В. К. и Е. К., – живших в Соломбале. В числе старинных вещиц, притаившихся тут и там в их домике, была и фотография протоиерея Димитрия Федосихина, служившего на Сурском подворье. На фотографии имелась дарственная надпись. Отец Димитрий подарил эту фотокарточку матери В. К. и Е. К. – Т. Самой её к тому времени не было в живых. Однако яркие рассказы своей матери о закрытии Сурского подворья её дочери запомнили хорошо и пересказали мне. Некоторые места – слово в слово. В связи с желанием В. К. и Е. К. я не привожу полностью как их имена, так и имя их матери. Добавлю лишь, что Т. принадлежала к известному в нашем городе роду купцов и судовладельцев Макаровых. Похоронена она на Соломбальском кладбище, близ церкви Святителя Мартина Исповедника, внутри той ограды, где погребены члены семьи Макаровых.

В начале 1920-х гг. Т. была молоденькой девушкой-подростком, только что окончившей гимназию. Она отличалась глубокой религиозностью. Проявляла склонность к монашеской жизни. Впоследствии она рассказывала дочерям, что хотела уйти на Сурское подворье послушницей. На Сурском подворье Т. бывала ежедневно. Чтобы поспеть туда к началу литургии, девушка вставала в 6 часов утра и проделывала пешком путь из Соломбалы до Сурского подворья. Надо сказать, что дорога эта занимала более часа. Но разве такой пустяк мог помешать юной девушке с пылким сердцем и пламенной верой?

Священник Сурского подворья, протоиерей Димитрий Андреевич Федосихин, был духовным отцом Т. Потому-то он и подарил ей свою фотографию «на молитвенную память». Незадолго до закрытия подворья он благословил её стать послушницей. Только она не успела этого сделать…

Насельницы Сурского подворья также знали и любили Т. Особенно ласкова была к ней пожилая монахиня Савватия (в миру – Евдокия Васильева). Матушка Савватия происходила из крестьянок Новгородской губернии. В Сурский монастырь она ушла уже немолодой женщиной, потеряв мужа и любимую дочь. В течение многих лет матушка Савватия несла в Сурском подворье послушание просфорницы. По воспоминаниям Т., она была «старица строгая, но ко мне относилась ласково. Вероятно, я чем-то напоминала ей её безвременно умершую дочь. Даже иконой благословила – „Чудо Архистратига Михаила в Хонех“».

Другой рассказ о закрытии Сурского подворья принадлежит некоему Л. Ефременко. Он представляет собой большую статью, опубликованную подряд в пяти июльских номерах «Известий Архангельского губревкома» за 1920 г. Заглавие этой статьи: «Иоаннитки, или То же, что контрреволюция», говорит само за себя. Автор её был «воинствующим атеистом». Хотя правильнее назвать его отступником от Православия, ренегатом. Потому что, судя по правильности приводимых им цитат из Священного Писания, а также по хорошему знанию событий из жизни праведного Иоанна Кронштадтского, Л. Ефременко изучал когда-то в школе Закон Божий. Стало быть, до поры был или казался верующим. Пока не нашёл более выгодным для себя изменить Православию.

Возможно, что в дореволюционные годы Л. Ефременко бывал на пароходе «Святитель Николай», принадлежавшем Сурскому монастырю. Потому что в своей статье он, не приведя названия парохода, тем не менее, упоминает о том, что на этом судне несли послушание монахини. Он был неплохо знаком и с историей Сурского подворья. В связи с чем в своей статье привёл из неё ряд интересных фактов. Например, о том, что «на представленном архитектором Ермолиным плане дома Иоанн Кронштадтский от 14 июля 1905 г. написал: „Этот план составлен согласно моему желанию. Кронштадтский протоиерей Иоанн Сергиев“». Или о том, что план каменного здания подворья был одобрен губернатором Архангельска Сосновским, впоследствии расстрелянным большевиками.

Возможно, что Л. Ефременко встречался и с сурскими монахинями. Отсюда совершенно неожиданное упоминание в его статье о той «заботливости, доброте и милосердии, поразительной кротости и смирении», которыми окружали паломников сёстры Сурского монастыря. Но это единственные добрые слова в их адрес, которые содержатся в его статье. Всё остальное в ней представляет брань и клевету, злые насмешки, граничащие с кощунством.

Безусловно, статья Л. Ефременко в том виде, в котором она была опубликована в 1920 г., у православных людей не вызовет ничего, кроме справедливых негодования и отвращения. Однако всё-таки она представляет собой важный исторический документ. Ведь её автор был среди тех, кто закрывал Архангельское Сурское подворье. И свою статью об этом он написал, как говорится, по горячим следам, подробно, с упоминанием имён, фамилий участников происходивших событий. А также включил в неё множество интереснейших деталей, благодаря которым давнее событие становится особенно ярким и близким нам. Мало того, по неисповедимым судьбам Господним, он, сам того не желая, рассказал в своей статье о мужестве людей, пытавшихся спасти Сурское подворье от закрытия. Поэтому наш рассказ о закрытии Сурского подворья по большей части будет основываться всё-таки на сведениях из его статьи. Правда, по упомянутым выше причинам факты, сообщаемые Л. Ефременко, будут излагаться в пересказе.

…Тучи над Сурским подворьем стали сгущаться вскоре после того, как 21 февраля 1920 г. Архангельск был занят войсками Красной армии и вместо белогвардейского правительства в городе окончательно установилась советская власть. И уже вскоре жители Архангельска почувствовали на себе железную руку этой новой власти. Постановления о национализации, муниципализации и просто конфискации гостиниц, богаделен, крупных лавок и жилых домов в одночасье сделали нищими многих прежде состоятельных горожан. Очевидно, что вскоре такая же участь должна была ожидать и Сурское подворье. Тем более что, по словам Л. Ефременко, «дом Сурского подворья оказался лучшим во всём Архангельске, как в архитектурном, так и в художественном отношении, а равно и в смысле месторасположения, размера и ценности материала». Поэтому представители власти то и дело посылали на подворье комиссии «на предмет обследования и уплотнения населения».

Практика постепенного закрытия монастырей, когда на территории их во всё возрастающем количестве размещались всевозможные учреждения советской власти, вытеснявшие монастырскую братию, для Архангельской губернии была не нова. Именно так был закрыт женский Свято-Троицкий монастырь в г. Шенкурске. В 1919 г. у него отняли земельные угодья. Затем, в 1920 г., у монахинь потребовали освободить ряд помещений под отделы здравоохранения и социального обеспечения. Но, разумеется, только этим дело не ограничилось. И советских учреждений в стенах Шенкурского монастыря становилось всё больше и больше. В результате к лету 1923 г. в его стенах на правах хозяев обретались уже все органы местной власти (кроме военкома, местхоза и финотдела). А монахини ютились в здании Троицкой церкви, единственной монастырской церкви, где ещё совершались богослужения. Наконец 17 июня 1923 г. указом губернского исполкома Шенкурский монастырь был упразднён окончательно.

Безусловно, подобная судьба ожидала и Сурское подворье. Однако все комиссии «на предмет уплотнения населения» и прочие охотники поживиться чужим добром в течение нескольких месяцев уходили с подворья несолоно хлебавши.

Заслуга в том принадлежала двум людям. Старшей сестре подворья – указной послушнице (инокине) Любови (Ковырюлиной). Но в большей мере – протоиерею Димитрию Федосихину, священнику Сурского подворья, духовному сыну праведного Иоанна Кронштадтского.

Инокиня Любовь происходила из крестьянок деревни Лухович Зарайского уезда Рязанской губернии. Шестнадцатилетней девушкой, в 1899 г., Любовь Федоровна Ковырюлина поступила в общину Сурского монастыря. Причём сделала это по благословению праведного Иоанна Кронштадтского. Стало быть, знала батюшку Иоанна или была его духовной дочерью. До отъезда в Суру, судя по данным её послужного списка, она жила в Леушинском монастыре. Там под духовным руководством праведного Иоанна Кронштадтского и его сподвижницы игумении Таисии (Солоповой) готовились будущие насельницы Сурского монастыря.

В Сурском монастыре послушница Любовь проходила послушания свечницы, а также ризничей. В послужном списке ей даётся такая характеристика: «Очень хорошая и способная». С 12 июня 1914 г. послушница Любовь стала смотрительницей на Сурском подворье. Её обязанности заключались в том, чтобы помогать заведующей подворьем – монахине Серафиме (Ефимовой). Спустя три года, в 1917 г., монахиня Серафима была возведена в сан игумении Сурского монастыря. А управляющей Сурским подворьем назначена послушница Любовь.

Протоиерей Димитрий Федосихин. 1927 г.

Протоиерей Димитрий Андреевич Федосихин прибыл на Север из Тверской губернии в 1904 г. Его биография известна мало. Поскольку среди документов по истории Сурского монастыря, хранящихся в Архангельском областном архиве, его послужного списка нет. Поэтому большинство сведений о нём, которыми мы располагаем, сообщили старые прихожанки архангельских храмов В. Ф. Осипова, С. Г. Анненкова, монахиня Елевферия (Неверова). По их рассказам, отец Димитрий имел большую семью, все члены которой служили Богу – кто в священном сане, кто в иноческом чине. Известно также, что он был монахом в тайном постриге. Постриг отец Димитрий принял по обету – после исцеления от прогрессирующей потери зрения – по благословению праведного Иоанна Кронштадтского. Вместе с ним монахиней стала и его жена – матушка Варвара. Немногие старожилы Архангельска, помнящие «батюшку Димитрия», отзываются о нём с большим уважением. Некоторые говорят, что он обладал и даром прозорливости. Певчая архангельского храма Всех Святых Валентина Федоровна Осипова, со слов сурской послушницы Анны Одинцовой, рассказывала: «Батюшка Димитрий был прозорливый. Бывало, если он идёт с кем-то и толкнёт своего спутника в сторону, значит, того ожидает какое-нибудь искушение».

В послереволюционное лихолетье отец Димитрий был в числе тех, кто противостоял натиску «воинствующего атеизма». Он не боялся говорить своим прихожанам о необходимости сопротивления безбожию. Разумеется, речь шла о духовном противостоянии. О хранении верности Православию. А также о том, что выстоять им возможно только сообща. Однако на выступления против советской власти своих духовных детей отец Димитрий не благословлял. По словам Л. Ефременко, когда часть прихожан Сурского подворья решила устроить крестный ход в знак протеста против «воинствующего безбожия», он отговорил их от этого небезопасного шага. Зато позаботился о создании вокруг Сурского подворья большой и крепкой общины верующих. Потому что это могло на какое-то время отсрочить его закрытие.

Созданная им при содействии матушки Любови община насчитывала 4000 человек. Список этих лиц, считавших церковь Сурского подворья своим приходом, с указанием имён и адресов, был направлен в органы власти. В главе общины стоял Исполнительный комитет в количестве 100 человек во главе с отцом Димитрием и матушкой Любовью. В числе комитета было около двадцати служащих различных советских учреждений.

О членах общины Сурского подворья мало что известно. Однако, судя по воспоминаниям Т. и весьма тенденциозным сведениям, приводимым Л. Ефременко, некоторое представление о них всё же можно составить. В общину входили и представители интеллигенции, и рабочие, и служащие. И молодые девушки, вроде Т., склонные к монашеству. И жившие почти по-крестьянски, «своим домком», горожане – владельцы деревянных домиков с огородом да сарайчиком для домашней живности. Состояли в общине и те архангелогородцы, которые оказались гонимыми, ограбленными, униженными новой властью. Среди них – родственники «расстрелянных, осуждённых, заключённых и следственных». И бывшие предприниматели, и члены их семей. Как, например, 75-летний старик Вальнев, который имел когда-то пять домов, а теперь стал бездомным нищим. Иные из прихожан Сурского подворья даже вряд ли могли толком объяснить, чем именно было оно для них. «Службы там были какие-то особенные. Светлые, что ли», – вспоминала позднее Т.

Благодаря большой и дружной общине Сурское подворье в течение нескольких месяцев было в относительной безопасности. Однако долго так продолжаться не могло. На экстренном заседании исполкома в начале июня 1920 г. было рассмотрено прошение членов общины Сурского подворья от 3 июня 1920 г., посланное ими в отдел коммунального хозяйства исполкома. В ответ на просьбу сестёр не выселять их из здания подворья исполком постановил: «Пролетариат, стоящий у власти, не может допустить, чтобы его орган, коим является Губернский совет профсоюзов, помещался в здании, не соответствующем его нуждам и высокому положению». В связи с чем и было решено: «Изъять здание Сурского подворья из ведения коллектива верующих». А попросту – отнять его.

Великое поругание

4 июля 1920 г. в здание Сурского подворья пожаловали незваные гости. Во главе их находились «представитель Комиссии Кедрова товарищ Х. и предгубкомтруд Успенский». Их сопровождали представители рабоче-крестьянской инспекции, Губкомтруда и Губчека. Среди этих непрошеных гостей был и Л. Ефременко. О цели прихода комиссии он говорит без обиняков – Сурское подворье должно было быть закрыто. А поводом для этого должно было стать обвинение членов его четырёхтысячной общины в «контрреволюции». Таким образом, судьба подворья и его общины была решена заранее.

Войдя в здание подворья, комиссия сразу же повела себя враждебно по отношению к его насельницам. Им был предъявлен ордер ВЧК на обыск и арест «подозрительных лиц». Таким образом, монахини загодя были причислены к «контрреволюционерам»… Комиссия потребовала предъявить документацию подворья и паспорта всех, кто в нём жил. Монахинь и послушниц собрали вместе в большом зале на втором этаже. Здесь заведующая подворьем матушка Любовь была подвергнута допросу.

Прежде всего, её заставили сообщить о количестве лиц, проживающих в Сурском подворье. Их оказалось 47 человек, не считая священника и диакона. Комиссия потребовала их паспорта.

Разумеется, документы просматривались с особым пристрастием. Ознакомившись с ними, члены комиссии выявили, что из 47 насельниц монастыря «только две оказались штатными, числящимися по Сурскому монастырю, остальные же были с паспортами, никакого отношения не имеющими к монастырю, подписанными царской полицией или даже не зарегистрированными в милиции».

На самом деле ничего удивительного в этом не было. Ведь «числиться по Сурскому монастырю» могли либо монахини, либо «указные» послушницы, приписанные к нему указом Духовной консистории. Монахинь на Сурском подворье было всего-навсего две – упомянутая выше старушка-монахиня Савватия да 78-летняя мать Зосима. К числу сестёр, приписанных к Сурскому монастырю, могла принадлежать и его старшая сестра – указная послушница Любовь. Прочие насельницы, не будучи указными послушницами, могли и не иметь монастырской прописки. Но разве богоборцы могли принять это во внимание? Разумеется, нет. Тем временем допрос матушки Любови продолжался. «А вы регистрировались в отделе труда, согласно декрету о регистрации всех лиц без определённых занятий?» – предложил вопрос товарищ Успенский.

Разумеется, монахини ни о какой регистрации и не слыхали. Однако члены комиссии вели себя подобно волку из известной басни, который, желая во что бы то ни стало съесть ягнёнка, поставил ему в вину то, что при виде его волку «хочется кушать». Сёстрам было объявлено: «Незнание закона не есть оправдание. Вы подлежите ответственности за нежелание регистрироваться, во-первых, и во-вторых – за незнание декретов советской власти». Л. Ефременко отметил, что, услышав это, матушка Любовь «перепугалась». Да и было с чего! Если ни в чём не повинные люди вдруг объявлялись в чём только не виноватыми… Заметив, как испугалась матушка Любовь, услышав неожиданное обвинение, члены комиссии принялись забрасывать её вопросами: «На какие же средства вы существуете?»

«Община существует на собственный заработок, – ответила заведующая. – Но кроме работ для советских учреждений, производим также работы частные – за муку, за соль, за сахар и за другие продукты… Приносили шить шёлковые одеяла, плести кружева, вязать чулки, делать ковры – кто приносил, тот и платил… Но сколько они приносили?! – мы всегда голодаем. Заработанные нами деньги за шитьё и за обслуживание приютов и до сих пор не выплачены».

В ответ на это со стороны членов комиссии последовали злые насмешки в адрес монахинь. А кто-то зловеще сострил: «А у вас нет каких-нибудь запасов, оставшихся от благодетелей-англичан?» Разумеется, речь шла об интервентах. А по обвинению в пособничестве им человека в то время можно было лишить не только свободы, но и жизни. И можно только удивляться самообладанию инокини Любови, которая, превозмогая страх, ответила на это: «Какие у нас запасы? Сохрани Господи! Мы с голоду умираем!»

«Какое вы имеете отношение к „обществу верующих“, которое окружает вас и защищает?» – последовал очередной вопрос. «Верующие любят нашу церковь, собираются в ней и молятся», – сказала матушка Любовь. Это подтвердили и прочие сёстры.

«Кстати, скажите, почему у вас исполком из 100 человек – ни меньше, ни больше? Неужели так много работы в вашем исполкоме, что нужно 100 человек? Если бы их было только пять или десять, их легко было бы арестовать, а то ведь – целая рота, и не дай Бог, если вооружённая!» – продолжали свои издевки члены комиссии.

Допрос инокини Любови продолжался до двух часов дня. К этому времени весть о предстоящем закрытии Сурского подворья распространилась по городу. Вот что вспоминала об этом Т.:

«Мне этот день никогда не забыть. Мы с бабушкой стирали. Вдруг соседка прибегает: „Скорее! Там Сурское берут!“ Мы – туда. А там полная церковь народу – не дают выгонять монахинь».

Подобно им, услышав, что «Сурское подворье берут», поспешили на его защиту и другие архангелогородцы. К двум часам дня подворье было заполнено людьми. По данным, приводимым Л. Ефременко (а в том, что они точные, читатели убедятся впоследствии), в Сурском подворье тогда находилось около трёх тысяч человек. Больше всего народу, особенно из членов общины, было в храме подворья, на третьем этаже. Они послали к представителям власти депутацию с просьбой подняться к ним.

По свидетельству Л. Ефременко, то, что увидели члены комиссии в храме, поразило и испугало их. Вокруг стоял «общий стон, гул и шум. Кое-как пробившись сквозь толпу, „товарищ Х.“ поднялся на амвон. Уверенный в своей полнейшей безнаказанности, он держался дерзко и нагло. Поэтому в краткой и властной речи изложил постановление власти о муниципализации дома Сурского подворья, о привлечении живущих в нем женщин к трудовой повинности и об обращении дома во Дворец труда».

Однако прихожане Сурского подворья не собирались отдавать его на поругание безбожникам. Из толпы слышалось: «Что вы намерены сделать с Сурской общиной?»

Неожиданно послышалось: «Слова просит батюшка». И на амвон вышел отец Димитрий Федосихин.

Откуда он мог узнать о том, что дни Сурского подворья сочтены, теперь уже не скажет никто. Провидел ли он это или был кем-то предупреждён, неизвестно. Однако Л. Ефременко сообщает интересный факт: о том, что подворье вот-вот закроют, отец Димитрий знал. Поэтому уже в течение нескольких дней он бессменно находился там. Ежедневно совершал богослужения. Но и в промежутках между ними не покидал алтаря. Возможно, он пытался умолить Бога, чтобы, если это угодно Ему, горькая чаша миновала Сурское подворье. И молитвенным подвигом готовил себя к возможному будущему мученичеству. И вот теперь его час настал. И на миг затихшая толпа ждала, что скажет им их духовный отец. Сейчас ему предстояло выбрать: кто он – «пастырь или наёмник»? Но отец Димитрий всегда был и оставался настоящим пастырем, готовым положить душу «за люди своя».

Удивительно, что, по неисповедимым судьбам Господним, слова отца Димитрия, сказанные им в тот страшный час, сохранились в статье «воинствующего атеиста». Вот они: «Православные христиане! Я с вами жил и с вами умру!»

И эти слова воодушевили людей. Раздались крики: «Мы из этого здания не выйдем… Все пострадаем здесь за нашу веру! Умрём, умрём, батюшка, все умрём здесь!» И в общем крике людей, готовых пойти на смерть, но отстоять Сурское подворье, потонули угрозы «товарища Х.». Представители власти испугались не на шутку. Поэтому они спешно вызвали себе на подмогу наряд ВОХР.

Когда вооружённые люди прибыли на подворье, там началось настоящее побоище. Как вспоминала Т., «крик, плач стоял, точно мир рушился. Людей из храма за руки, за ноги выволакивали. Несколько машин арестованными набили». Спустя полчаса после прибытия наряда ВОХР (около четырёх часов дня) всё было кончено. А над задержанными защитниками Сурского подворья (в числе которых оказались Т. и её бабушка) было сразу же устроено следствие.

О том, как оно велось, подробно сообщает в своей статье Л. Ефременко. Оно началось и завершилось в тот же день, 4 июля. Для большей быстроты работы следственного аппарата всем задержанным предлагалось ответить на следующие вопросы: «1. Ваше удостоверение личности.

2. Где состоите на службе?

3. Отношение к воинской повинности.

4. Почему в данный день и час не на работе?

5. Почему не состоите на службе вообще?

6. На какие средства существуете?

7. Зачем собрались в Сурское подворье?»

На основании этих вопросов все задержанные были распределены по следующим, явно заранее составленным категориям:

«А. Без документов.

Б. Лица без определённых занятий.

В. Дезертиры труда.

Г. Дезертиры армии.

Д. буржуи и спекулянты».

Из этого перечня становится очевидным, насколько предвзято велось следствие. Ведь в таком случае «контрреволюционерами» оказывались все задержанные. Помимо этого, к немалой радости следственной комиссии, среди арестованных они обнаружили людей, недавно освобождённых из мест заключения, жён расстрелянных или осуждённых «белогвардейцев», а также давно находившихся в розыске «представителей крупной буржуазии». Забыв о собственной безопасности, они тоже пришли защитить Сурское подворье от безбожников. Таким образом, теперь общину Сурского подворья можно было без особых усилий обвинить в «контрреволюционной деятельности». Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Л. Ефременко представил в своей статье некоторые зарисовки того, как велось следствие. И описал некоторых подследственных. Вот к столу, за которым заседает следственная комиссия, подходит, боязливо оглядываясь, смиренный старичок в старомодном длинном сюртуке. С почтительным поклоном представляется: «Вальнев, к вашим услугам». На вопрос: «Где служите, чем занимаетесь?» – отвечает: «Стар я, батюшка, служить-то. Отдыхаю да Богу молюсь». «Домик, вероятно, имеете?» Старик горестно вздыхает: «Домик… Целых пять было домов-то, да отняли. Отняли всё… Теперь вот Господь Бог питает за молитвы мои грешные. Вот и сегодня пришёл помолиться, да вот окружили и не пускают домой. На всё Божья воля». И этого нищего, еле живого 75-летнего старика следственная комиссия объявила «контрреволюционером» и отправила на принудительные работы…

Вот женщина, оказавшаяся служащей одного из советских учреждений. В отличие от старичка Вальнева она ведёт себя очень смело. «Если вы закроете церковь, то весь православный русский народ станет на защиту поруганной веры. Бойтесь этого! Батюшку-то пощадите…» – бесстрашно бросает она в лицо безбожникам. Ей отвечают кощунственной насмешкой и тоже отправляют в лагерь… Всего из арестованных защитников Сурского подворья на принудительные работы были отосланы 300 человек.

Отца Димитрия Федосихина отвезли в тюрьму. Какая судьба постигла старшую сестру Сурского подворья – матушку Любовь – неизвестно. Вероятно, и она была отправлена в лагерь принудительных работ.

Часть задержанных, которых комиссия признала менее виновными, несколько недель продержали в городской тюрьме. Именно так произошло с Т. и её бабушкой. В тюрьме их заставляли стирать бельё для красноармейцев. Первой освободили старушку. Потом выпустили и Т.

Имущество Сурского подворья было конфисковано. Л. Ефременко приводит список изъятого: чулочная машина, машина для стирки белья, 6 швейных машин. Продукты: ящик конфет, 2 пуда 5 фунтов чаю, 40 пудов муки, около 50 пудов картофеля, 4 пуда соли, мешок манной крупы, 7 ящиков помидоров, 2 мешка сушёной рыбы, 2 бочки трески, бочка мёду, бак масла, 8 четвертей красного вина. Конфискованы были также денежные средства подворья – 64 105 рублей. С учётом того, что Сурское подворье к 1920 г. осталось без средств к существованию, эти запасы были невелики.

Церковная утварь и иконы, принадлежавшие Сурскому подворью, тоже оказались конфискованными. За исключением немногих икон и книг, которые монахини или прихожане подворья заранее успели унести в более безопасные места. Видимо, таким путём и попала в соломбальскую кладбищенскую церковь книга «Чин молебных пений» с надписью на титульном листе о том, что книга эта принадлежит Сурскому подворью. Остаётся загадкой, каким образом оказалась спасена храмовая икона Божией Матери «Скоропослушница», в честь которой была освящена церковь подворья. Потому что из отчёта в Московскую Патриархию архангельского архиепископа Леонтия известно, что во время устроенного в 1946 г. в Архангельске крестного хода в числе других икон несли и её (по данным Д. Иванова). Однако дальнейшая судьба этой иконы неведома.

В кельях насельниц подворья были произведены обыски. Затем с монахинями и послушницами поступили как с рабынями. Их в принудительном порядке отправили «в Бюро рабсилы для медицинского освидетельствования и назначения по специальности в советских учреждениях». После чего одних отослали «в качестве технического персонала» в приюты и детские дома. Тех, кто умел шить, отправили портнихами в Губодежду. А бывших иконописок Сурского подворья заставили работать в мастерских совнархоза. Тем же из сестёр, кого по старости или болезни заставить работать на советскую власть не удалось, велено было отправляться на все четыре стороны. Дальнейшая их судьба не интересовала никого.

Завершая рассказ о закрытии Сурского подворья, упомяну ещё один страшный факт. Обойти его молчанием полагаю себя не вправе. Среди юных послушниц Сурского подворья нашлись несколько таких, которые поспешили отречься от Православия. Это выразилось в их словах: «Плевать нам на монастырь».

Страшные слова. Но в те годы они всё-таки иногда действительно произносились. Так, в «Известиях» Архангельского губревкома, в номере за 11 мая 1920 г., под заголовком «Из монастыря – на волю» было опубликовано следующее заявление послушника Антониево-Сийского монастыря Ильи Никулина (возможно, этот послушник имел даже постриг в рясофор, так как жил в монастыре достаточно долго. – Авт.), сделанное им начальнику Холмогорского отдела уездной рабоче-крестьянской милиции: «Прослужив в означенном монастыре около 10 лет на обязанности продавца церковных свеч и других разных должностях и не находя удовлетворения за понесённые труды на пользу обители (выделено автором), разочаровавшись в тех лицах – духовных старцах, которые почитались столпами обители, не нахожу возможным иметь местопребывание между этими отцами, а потому оставляю службу монастырскую и вступаю в гражданскую, а посему покорнейше прошу вас не отказать дать мне какое-нибудь место и должность для удовлетворения существования жизни. При сем присовокупляю, что канцелярскую должность или конторские дела могу исполнить».

Из этого отречения бывшего сурского послушника явствует, что в монастыре он был лицом случайным, хотя и прожил там 10 лет. И прокомментировать его заявление вполне можно словами современного подвижника, игумена Никона (Воробьева). Пускай сказаны они были на несколько десятилетий позднее и по поводу другого богоотступника: «Видно, что этот человек мира сего. Пока его положение было более или менее прочно, он маскировался под верующего, когда же положение его стало колебаться, то решил обеспечить себе положение на другом фронте. Пока ещё могут использовать его отречение и за это принять к себе, он поспешил это сделать, пока не поздно. Этот несчастный показал себя таким нравственным ничтожеством…» Вероятно, и те сурские послушницы, что поспешили в минуту опасности предать родную обитель, были такими же «психологическими юродами», как Илья Никулин. Из церковной истории известно, что во времена гонений «лжебратия» всегда спешила переметнуться на сторону гонителей. Они вышли от нас, но были не наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами, но они вышли, и через то открылось, что не все наши (1 Ин. 2, 19), – писал о таких около двух тысячелетий назад святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов. Или, как сказал игумен Никон: «Господь обнаруживает в своё время скрытых иуд и выкидывает их из Церкви». Впрочем, довольно о них.

В отнятом у монахинь здании Сурского подворья разместили Дворец труда. В его разорённой церкви устроили зал, где читались лекции, в том числе и атеистические. На крыше, вместо сбитых куполов с крестами, заполыхал зловещим пламенем красный флаг. Так была утрачена ещё одна из святынь архангельской земли…

Наш рассказ о печальной судьбе архангельского Сурского подворья подошёл к концу. Но стоит упомянуть о дальнейшей судьбе некоторых участников этого горестного события. Поэтому расскажу то немногое, что известно об этом, используя в основном опять-таки воспоминания разных лиц.

Отец Димитрий

 
Отец Димитрий Федосихин в схиме.

Последняя фотография.

Девушка Т. вышла замуж и прожила долгую жизнь. Вероятно, в память о своей несбывшейся мечте стать послушницей двух своих дочерей она назвала именами святых дев-великомучениц, Варвары и Екатерины. На всю жизнь сохранила она память о Сурском подворье. И о том страшном дне, в который на её глазах оно было закрыто. Долгие годы она хранила немногие дорогие и памятные святыни и предметы, оставшиеся у неё от сестёр Сурского подворья. Среди них были фотографии отца Димитрия и икона в простом деревянном киоте «Чудо Архистратига Михаила в Хонех» – благословение матушки Савватии. Перед этой иконой она молилась каждый день, не забывая непременно положить поклон об упокоении её души. А ещё она берегла несколько апостольников, принадлежавших сёстрам Сурского подворья. К сожалению, после смерти Т. её дочери сожгли их по причине ветхости и ненадобности.

Отец Димитрий Федосихин, отбыв свой срок в лагере принудительных работ, вернулся в Архангельск. Здесь он пытался возродить общину Сурского подворья. Теперь уже на нелегальном положении. Поэтому 20 октября 1920 г. он снова был арестован в числе других шестнадцати человек, в основном женщин-домохозяек, «за распространение религиозного суеверия среди жителей города». Отцу Димитрию ставилось в вину также «создание подпольного женского монастыря». За это его приговорили к трём годам лагерей. По освобождении он возвратился в Архангельск, где продолжал духовно окормлять созданную им женскую монашескую общину. По крайней мере, в конце 1920-х – начале 30-х гг. отец Димитрий Федосихин жил в Архангельске. К этим годам относится дарственная надпись, которую он сделал на своей фотографии, подаренной им 8 июня 1927 г. бывшей сурской послушнице Мариамне Калимовой. Судя по этой надписи, он служил в это время в Воскресенской церкви, впоследствии закрытой и разрушенной. По сведениям, приводимым старшим советником юстиции Т. Сабуровой, в 1940 г. отец Димитрий снова был арестован в числе 36 других архангелогородцев. Их объявили участниками «контрреволюционной церковной монархической организации, создававшей тайные катакомбные церкви, осуществлявшей нелегальное пострижение верующих в тайное монашество». Причём входили в эту «организацию» люди, особенно почитавшие память праведного Иоанна Кронштадтского. Стало быть, в это время тайная женская монашеская община в Архангельске продолжала существовать.

В это время в одной камере с отцом Димитрием оказался бывший послушник Соловецкого подворья Сергей Гаврилович. По его словам, отец Димитрий и в тюрьме держал строгий пост, так что в течение 40 дней ничего не ел. Свой тюремный паёк, а также передачи отдавал сокамерникам. Мне в свою очередь это рассказывала певчая храма Всех Святых В. Ф. Осипова.

О дальнейшей судьбе отца Димитрия мне неизвестно. Со слов В. и Е., он был не расстрелян, а сослан в Кустанай, где принял постриг в великую схиму. Кто и когда передал Т. (и некоторым другим его духовным детям) его фотографию в одеянии схимонаха, об этом сейчас уже не скажет никто. Как и о том, кем была та его преданная духовная дочь, что добровольно поехала за батюшкой в ссылку. Судьба этой женщины была трагической. По дороге её арестовали. Отбыв срок, она вернулась в Архангельск, где бедствовала, скитаясь по чужим углам. Лишь когда эта бесприютная странница умерла, оказалось, что она была монахиней. Кроме её монашеского имени – Нина – о ней больше неизвестно ничего.

На Север отец Димитрий уже не вернулся никогда… Но память о нём на архангельской земле жива и поныне. Возможно, когда-нибудь среди имён святых Архангельской епархии появится и имя исповедника Православия отца Димитрия Федосихина.

О том, как сложилась судьба «воинствующего атеиста» Л. Ефременко, неизвестно. Впрочем, вряд ли он кончил хорошо. Ведь конец отступников от Православия во все времена оказывался схож с концом первого христопродавца Иуды.

Изгнанные из Сурского подворья сёстры частью разъехались кто куда, частью были арестованы и сосланы. Но некоторые остались в Архангельске навсегда. Позднее, когда был закрыт и Сурский монастырь, несколько его насельниц также переехали в наш город. По рассказам старожилов, в Архангельске жили около тридцати сурских монахинь и послушниц. В первое время они по большей части были бездомными и очень бедствовали. Тогда прихожанин Свято-Ильинского храма (ставшего после разрушения в 1930-е гг. кафедрального собора главным храмом Архангельска) – «старец Василий» – пустил нескольких монахинь к себе в дом. Между прочим, под именем «старца Василия» скрывается яркая личность известного в конце XIX в. архангельского благотворителя Василия Осиповича Рахова. За свой милосердный поступок Василий Рахов заплатил жизнью – его насмерть забили камнями хулиганы-безбожники. Могила его сохранилась и часто посещается почитающими его память прихожанами собора.

Бывшие сурские монахини жили в основном на окраине города, на так называемом третьем лесозаводе. Некоторые из них трудились в храмах Архангельска. Так, сёстры-послушницы Анна и Евстолия Одинцовы, а также инокини Глафира и Агния (фамилии неизвестны) трудились в храме Всех Святых. В хоре Свято-Ильинского храма пела пришедшая в Сурский монастырь незадолго до его закрытия инокиня Наталия (в миру – Евдокия Лаврентьевна Иванова). Из-за необычного для женщины голоса её прозвали «Наталья-бас».

 

Инокиня Наталия (Иванова).

На обороте её автограф: «Не ищи в людях участья – люди любят лишь себя.

Им смешны твои несчастья – не поймут они тебя»…

 

Подобно пустынникам древности, инокиня Наталия вела жизнь подвижническую, полную лишений. Судя по рассказам людей, знавших матушку Наталию, она обладала даром прозорливости. Мне известно только одно предсказание, сделанное ею ныне покойной монахине Елевферии (Неверовой): «По тебе никто не станет плакать. А душу твою ангелы понесут». Знавши матушку Елевферию в течение восьми лет, могу подтвердить то, что первая часть этого пророчества почти в точности сбылась. После кончины инокини Наталии с её могилы прихожане собора брали песок и, как говорила матушка Елевферия, «по вере их Господь подавал исцеления».

Лишившись духовного окормления со стороны отца Димитрия, сёстры Сурского монастыря также пытались сохранить свою монашескую общину. Известно, что периодически они тайно собирались вместе. Молились, пели духовные стихи. И передавали свой подвижнический опыт тем, кто желал к нему приобщиться.

Именно тогда с ними и познакомилась молоденькая девушка Анастасия Александровна Неверова. До этого она была послушницей в другой подпольной женской монашеской общине. Возглавлял эту общину ссыльный иеромонах Игнатий, больше известный в нашем городе как прозорливец и юродивый. Однако в конце 1940-х гг. он покинул Архангельск. Тогда-то Анастасия и сблизилась с бывшими сурскими сёстрами. Поэтому её в какой-то мере можно считать продолжательницей иноческих традиций сурских монахинь. Впоследствии, в 1966 г., после почти сорокалетнего послушнического искуса, Анастасия Неверова стала монахиней Елевферией. Память о своих духовных наставницах она хранила всю жизнь. Как и некоторые предметы и фотографии, принадлежавшие им. И в единственном своём интервью, данном за полгода до смерти (в 1977 г.), угасавшая монахиня Елевферия поведала хоть немногие, но драгоценные для нас сведения о некоторых из них. В частности, об инокине Наталии, которую она особенно почитала. Не раз можно было слышать от неё: «Я её всегда поминаю, инокиню Натальюшку. И ты её поминай…» А свой помянник, где были и имена знакомых ей сестёр Сурского монастыря, мать Елевферия завещала одному из священников собора, чтобы и после её кончины память о них не угасла.

Последние из сурских сестёр, жившие в Архангельске, умерли в 1970-х гг. в глубокой старости. Например, послушница Анна Одинцова дожила до 90 лет, а монахиня Савватия – до 96 лет.

Здание Сурского подворья сохранилось доныне. Сейчас в нём размещаются различные военные организации. Даже обезображенное, лишённое куполов и крестов, оно хранит остатки былых величия и красоты. Однако с годами оно разрушается всё больше и больше. На крыше кое-где проглядывает травка. Отсыревает и крошится кирпичная кладка стен. Ещё более удручающий вид имеет корпус Сурского подворья изнутри. Нельзя без душевной боли видеть прогнивающие и текущие потолки, грозящие обвалом. Особенно в той части здания, где на месте левого клироса «воинствующими безбожниками» было устроено отхожее место… Что может быть горестнее, чем вид поруганного храма или монастыря?

Но вспоминаются евангельские слова: …и свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1, 5). Сейчас мы являемся очевидцами возрождения Православия в нашей стране. Возможно, что, по примеру многих восстановленных ныне российских храмов и монастырей, будет возвращено к жизни и Сурское подворье. В 2000 г. руководством военной прокуратуры Архангельска и Архангельской епархии обсуждался вопрос о восстановлении на здании Сурского подворья куполов с крестами. Может быть, это послужит началом возвращения Сурского подворья Православной Церкви и возрождения монашеской жизни в нём?

Однако, чтобы сполна возродить утраченное нами, надо узнать и понять, что именно мы утратили. Вспомнить о тех людях, что предпочли вытерпеть любые гонения, но не изменить Православию, не отдать своих святынь на поругание безбожникам. По словам Святейшего Патриарха Алексия II, сейчас «главной трудностью является утрата связи нынешнего поколения российских христиан с поколением новомучеников, чей подвиг свидетельства о Христе, опыт жизни в Духе должны быть основой бытия нашей Церкви в XXI в.». Для того, чтобы возродить эту связь, мы и обращаемся сейчас к судьбам исповедников Православия. Таких, как отец Димитрий Федосихин, инокиня Любовь и те неведомые люди, что когда-то, в далёком 1920 г., бесстрашно встали на защиту своей святыни – Сурского подворья. Верится, что по их примеру, их молитвенным предстательством и мы сумеем достойно пройти через все испытания нашей земной жизни, сохранив в сердцах незыблемой православную веру.

Мученицы Господни, молите Бога нашего и испросите душам нашим множество щедрот и очищение многих прегрешений, молим вы (Октоих, стихиры на стиховне в понедельник вечера, глас 8).

Но вот минули годы безбожной власти, и в конце XX века монастырь стал возвращаться к жизни. 31 октября 1994 г. епископ Архангельский и Мурманский Пантелеимон благословил воссоздание в Архангельске женской общины Иоанно-Богословского Сурского подворья.

8 ноября 1994 года состоялось учредительное собрание вновь образованной православной общины Иоанно-Богословского женского монастыря Сурского. Организацией собрания по благословению владыки занялась инокиня Вера (Рудалева). На собрании общины инокиня Вера (Рудалева) была избрана старшей сестрой.

19 декабря 1994 года состоялась регистрация общины в Министерстве Юстиции Российской Федерации по Архангельской области. По благословению епископа Архангельского и Мурманского Пантелеимона инокиня Вера (Рудалева) с 1-го января 1995 года назначается старшей сестрой Свято-Иоанно-Богословского женского монастыря Архангельской и Мурманской епархии. А 22 февраля 1995 года последовало утверждение ее в этой должности, на заседании Священного Синода РПЦ под председательством Патриарха.

В июне 1995 г. община насчитывала 19 сестёр.

С 1994 года по 1996 год сестры общины пытаются вернуть, для воссоздаваемого монастыря, здание Архангельского подворья Иоанно-Богословского-Сурского женского монастыря, но безуспешно. Поэтому в 1996 году по благословению епископа Архангельского и Холмогорского Тихона монастырь переносится в деревню Ершовка (Лявлинского с/с) Приморского района Архангельской области.

Его настоятельница игумения Афанасия (Рудалёва), бывшая инокиня Вера, рассказывает, что лишь недавно они с сёстрами выяснили, в чём же здесь заключался особый промысл Божий:

 

Игумения Афанасия

«Вот почему здесь Господь открыл монастырь, потому что здесь места расстрелов. Они были от малых Корел до Вайнова и островов. Везти людей на Соловки было дорого, и, вот, приспособились сюда. За каждой ёлкой, за каждым кустом, в каждом озерке, в каждом болоте людей топили, расстреливали. Здесь на реке напротив Ершовки потоплено 2 баржи. Местные жители это видели… Одна баржа была со священниками и монахами, другая с матушками и детьми. Особенно кричали дети (почему местные жители и знают об этом). Здесь за каждым углом поставлено уже 11 крестов».

 

На угоре, который в 30-е годы прошлого века стал полигоном для расстрела, монастырь возвёл храм в честь Новомучеников Российских.

С 1996 года при монастыре появляется сиротский приют для девочек. Основной состав – это дети из неблагополучных семей, взятые в приют буквально с улицы.

29 января 2001 года происходит перерегистрация монастыря в Министерстве Юстиции РФ по Архангельской области.

А 30 июля 2003 года на основании решения Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия и постановлением Священного Синода РПЦ монахиня Афанасия (Рудалева), старшая сестра Иоанно-Богослоовского женского монастыря, назначается настоятельницей данного монастыря с возложением Наперсного креста по должности.

 

В 2003 году между музеем деревянного зодчества «Малые Карелы» и монастырем был заключен договор на обучение детей прясть и ткать. Из музея был привезен ткацкий станок, который освоили все. В учебе воспитанницы монастыря успевают. Преобладающая оценка у девочек «4». В монастырь регулярно приезжают детские группы из Северодвинска, Архангельска, п. Боброво, п. Пинеги.

Девочки принимают участие в исполнении молитвенного правила монастыря, читая псалтирь и акафисты.

 

Сёстры несли непростое послушание заботы и попечения о них. В настоящее время малых деток распределили – кого в детские дома, кого в семьи. А старшие подросли, да так и остались в монастыре.

Сейчас здесь 5 насельниц, это девушки от 19 до 27 лет, некоторые из них инвалиды – трудятся на земле, ухаживают за животными на скотном дворе, ведут канцелярские работы. Послушницы и трудницы помогают им вести хозяйство и обрабатывать землю, за счёт которой монастырь и существует.

21 мая 2010 г., в день памяти святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла епископ Архангельский и Холмогорский Тихон возвел монахиню Афанасию в сан игумении. За годы её руководства в обители были построены: двухэтажный деревянный корпус (для детского приюта) с домовым храмом в честь иконы Божией Матери «Умягчение злых сердец», монашеский деревянный корпус с храмом в честь святителя Николая Чудотворца (освящен в 2006 г.), каменный храм во имя святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова (освящен в 2010 г.), множество хозяйственных построек.

 

Божественные литургии совершаются в Свято-Иоанно-Богословском храме, а ежедневное молитвенное правило насельницы исполняют в двух домовых церквях. Так же послушницы и трудницы помогают вести хозяйство и обрабатывают землю, за счёт которой монастырь и существует.

Распорядок дня для всех здесь очень насыщенный: утром воспитанницы встают и сразу идут на утренние молитвы. Затем у них завтрак, чтение Псалтыря, а потом занятия своими делами – вязать, вышивать… Хозяйственные заботы чередуются с молитвенными предстояниями, а неизбежные мирские хлопоты ничуть не умаляют веяния благодати.

Основная деятельность монастыря сегодня – попечение о сирых и инвалидах, выходцах из детского дома, и строительство православных храмов на местах массовых расстрелов во время репрессий. Уже построены:

– Храм Вознесения Господня в деревне Колачево, что в 103 км от Архангельска (службы идут с декабря 2015 г.);

 

– Храм святой блаженной Матроны Московской в пос. Боброво Приморского района Архангельской области (освящен в 2013 г.);

– Храм Новомучеников и Исповедников Российских на территории монастыря (освящен в 2015 г.);

 

– Храм Тихвинской иконы Божьей Матери в дер. Карандашевская Приморского района Архангельской области (пока не освящен).

В данный момент монастырь нуждается в средствах на покупку трактора с косилкой для обработки 2-х гектаров земли и покоса травы на корм скоту. Также нужны средства для оснащения построенных храмов и на нужды монастыря и детского приюта. Пожертвования можно переводить почтовым переводом.

Адрес для писем и почтовых переводов:

163503, Архангельская область,

Приморский район,

п/о Хорьково,

д. Ершовка,

Свято-Иоанно-Богословский женский монастырь.

Игумении Афанасии (Рудалёвой Валентине Сергеевне).

При монастыре привечают всех девочек и женщин, попавших в сложную жизненную ситуацию, но все-таки больше всего рады мамам с дочками, которые серьезно желают посвятить свою дальнейшую жизнь служению Богу.